Тихая квартирантка
Шрифт:
Без его визитов трудно считать дни. Ты вроде бы слышишь, как он уезжает утром и возвращается вечером, но не уверена. Тело диктует тебе, когда спать и когда пробуждаться. Ты прикладываешь ладонь к стене в надежде почувствовать тепло солнца и холод ночи. По твоим оценкам, проходит один день, затем другой.
К концу второго дня у тебя во рту наждачная бумага, в голове носятся летучие мыши. Ты сосешь пальцы, пытаясь выработать слюну, облизываешь стену сарая в поисках конденсата – что угодно, лишь бы утолить жажду. Вскоре ты просто тело,
Возможно, он переоценил твою выносливость. Возможно, он убьет тебя, сам того не желая. Вернется, откроет сарай и обнаружит, что ты холодна и безмолвна, какой тебе и следует быть.
На третий, по твоей прикидке, день гремит замок. Силуэт в дверном проеме, в одной руке ведро, в другой бутылка. Сейчас бы сесть, выхватить воду, открутить крышку и пить, пить, пить, пока мир не обретет четкость. Но сил нет. Он вынужден подойти, встать на колени рядом, поднести горлышко бутылки к твоим губам.
Ты делаешь глоток. Вытираешь губы тыльной стороной ладони. Он сам на себя не похож. Обычно он следит за своей внешностью. На скулах и шее появляются порезы от бритвы. Волосы пахнут лемонграссом. Зубы белые, десны здоровые. Ты никогда не видела, но готова поспорить, что он тщательно пользуется зубной нитью по утрам и вечерам, а в довершение – ополаскивателем для рта. Однако сегодня он выглядит помятым. Борода неухоженная. Взгляд рассеянно мечется с одного конца сарая в другой.
– Еда? – хрипишь ты.
Он отрицательно качает головой.
– Она еще не легла. Собирает вещи.
Очевидно, речь о его дочери.
– Значит, ничего нет? Совсем ничего?
Да, ты испытываешь судьбу, но прошло три дня, и теперь, когда жажда отступила, ты чувствуешь сосущую пустоту в животе и боль в спине; тысячи тревожных звоночков сигнализируют о внутренних неполадках.
Он вскидывает ладони.
– Что? Думаешь, я могу разогреть ужин в микроволновке и уйти, а она не задаст вопросов?
Приносимая им еда всегда является частью целого. Порция лазаньи, миска тушеного мяса, центральный кусок запеканки. Блюда, которые могут пропасть без последствий. Гораздо незаметнее, чем треугольник пиццы, целый чизбургер или куриная ножка. Все это время он готовит большими партиями, откладывая часть своей порции. Такой способ позволяет ему держать тебя в секрете.
Он со стоном садится рядом. Ты ждешь, что он расстегнет молнию на твоей кофте, сожмет ладонь на шее. Взамен он тянется к своему поясу. Блеск, вспышка металла.
Ты узнаешь пистолет. Тот самый, который он наставил на тебя пять лет назад, черный пистолет с блестящим глушителем.
Ты напрягаешь пальцы на ногах, словно перед забегом. Острее чувствуешь холод и тяжесть цепи на лодыжке. Она тянет вниз, будто хочет утащить в землю сначала ногу, а потом и тебя целиком.
Сосредоточься. Оставайся с ним.
Его грудь ходит ходуном, глубокие вдохи следуют один за другим. Туман от обезвоживания рассеялся, и ты подмечаешь детали. Он устал, но не измучен. Сбит с толку, но не подавлен. Сам не свой, да, но счастлив.
Как после изнурительной работы, долгой пробежки, подъема в гору.
Или убийства.
Он лезет в карман и роняет тебе на колени какой-то предмет, словно кошка, притащившая дохлую мышь.
Солнцезащитные очки. Дизайнерские, судя по тяжелой оправе и логотипу сбоку. Совершенно бесполезные в сарае, но это не главное. Важно, что они кому-то принадлежали и больше ей не нужны.
Ты чувствуешь его триумф. Безграничное возбуждение после удачной охоты.
Она взывает к тебе. Кем работала эта женщина, чтобы позволить себе такие очки? Каким движением руки она сажала их на нос или на макушку? Интересно, ездила ли она в них на пассажирском сиденье авто с откидным верхом, тогда как ветер трепал ее распущенные волосы?
Хватит. Не позволяй себе думать о ней. У тебя нет времени на переживания или скорбь.
Его самонадеянность – твой шанс. Сегодня он поверит, что ему все по плечу.
– Слушай, – говоришь ты.
Он забирает очки. Похоже, передумал. Вдруг ты разобьешь линзы, превратишь их в оружие?
– Я тут размышляла… о твоем переезде.
Его мускулы напрягаются. Ты рискуешь испортить ему удовольствие, вернуть к повседневным тревогам, тогда как он хочет продлить кайф насколько возможно.
– Ты мог бы взять меня с собой.
Он вскидывает глаза, издает смешок.
– Ну да, – говорит он. – Похоже, ты не понимаешь.
Но ты понимаешь. Тебе известны его сильные и слабые стороны. Он приходит почти каждый вечер – всегда, когда он дома, – и привык к определенным вещам. Ему нравишься не столько ты, сколько иметь тебя в своем распоряжении. Для чего угодно, когда угодно.
Что он станет делать без тебя?
– Я только хотела сказать, мы могли бы по-прежнему видеться. Необязательно все заканчивать.
Он скрещивает руки на груди.
– Я могла бы жить там. – Ты киваешь в сторону двери, внешнего мира, откуда он тебя забрал и где живут остальные люди. – И никто бы не узнал.
Он растягивает губы в улыбке. Кладет ладонь тебе на затылок. Мягким, спокойным жестом человека, уверенного в своей безнаказанности, гладит тебя по волосам, затем дергает. Достаточно сильно, чтобы причинить боль.
– И, разумеется, – говорит он, – ты беспокоишься только обо мне.
Ты застываешь от его прикосновения.
Отстранившись, он отпирает засов, впускает в сарай холодный вечерний воздух. Снаружи замок возвращается на место. Он идет в дом, к своей дочери, к тому, что у них осталось от света и тепла.
Третье правило выживания в сарае: ты – неотъемлемая часть его мира. Все происходящее касается вас двоих.
Глава 6
Номер один