Тихие дни в Клиши
Шрифт:
— Само собой, — отозвался я, — но как?
— Деньгами, — ответила она тихо и просто. — Мне нужны деньги… Много. И дозарезу. Не хочу рассказывать на что. Ты уж поверь мне на слово, хорошо?
Я протянул руку и взял со стула свои брюки. Извлек из них бумажные купюры и всю мелочь, какая была в карманах, и вложил ей в ладонь.
— Вот все, что у меня есть, — сказал я. — Это все, что я могу для тебя сделать.
Не глядя она положила деньги на ночной столик и, наклонившись, поцеловала меня в лоб. — Ты гигант, — сказала она. Не разгибаясь, она смотрела мне в глаза взглядом, полным какой-то молчаливой, застенчивой признательности, затем поцеловала в губы — не страстно, но медленно, нежно, как бы стремясь вложить в поцелуй то, чего не умела выразить в словах и не решалась доверить немому языку своего тела.
— Не хочется сейчас об этом говорить, — сказала она, вновь откидываясь на подушку. — Je suis emue, c'est tout. [8] — И, чуть помедлив, добавила: — Странно,
Старая история; я испытывал чуть ли не стыд за то, что волею случая еще раз оказался в роли щедрого американца. Произошла чистая случайность, пояснил я ей; если бы не эта случайность, у меня не было бы в карманах столько денег. Она ответила лишь, что это придает моему поступку, моему благородному жесту еще большую ценность.
8
Слишком волнуюсь, вот и все (фр.).
— Француз все равно так не поступил бы, — продолжала она. — Француз бы припрятал их. Француз никогда бы не отдал все свои деньги первой встречной девушке лишь потому, что она в беде. Да он просто-напросто и не поверил бы ей. Сказал бы: «Je connais la chanson». [9]
Я ничего не ответил. Это было правдой и неправдой. В конце концов, мир состоит из противоположностей, и из того, что ко времени, о котором идет речь, мне еще не довелось встретить ни одного неприжимистого француза, не следовало, что их вовсе не существует. Попробуй я рассказать ей, сколь мелочными бывали подчас мои друзья, мои собственные соотечественники, — она мне не поверит, только и всего. А добавь я к этому, что и мною самим двигало не великодушие, а что-то вроде самолюбования (ибо кто, скажите, может быть ко мне великодушнее, нежели я сам?), она, чего доброго, заключит, что я и впрямь того.
9
Знаю я эту песенку (фр.).
Я приник лицом к ее груди. Затем скользнул вниз и прижался губами к ее пупку. Затем спустился еще ниже, зарывшись в густую поросль ее волос. Она медленно подняла мою голову вверх и, побуждая меня занять испытанную позицию, проникла языком мне в рот. Мой член отреагировал автоматически: он вошел в нее так же легко и беспрепятственно, как трогается с места автомобиль, когда нажимаешь на стартер. У меня возникла одна из тех долгих, нескончаемых эрекций, какие сводят женщин с ума. Я обладал ею как хотел — сверху, снизу, сбоку, с намеренной, дразнящей неспешностью буравя своим инструментом содрогающиеся стенки ее штолен, безжалостно попирая его жестким концом их колышащиеся входы. А в завершение — шутливо обрисовал им полушария ее грудей. Ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
— Ты кончил? — спросила она.
— Ну нет, — отвечал я. — Сейчас самое время попробовать еще кое-что. — И, вытащив ее из постели, водрузил на пол в позицию, наиболее удобную, чтобы, заткнув пробоину в корпусе, ликвидировать течь. Просунув руку снизу и не переставая зазывно вилять бедрами, она направила мое естество в требуемое русло. Крепко держа ее за талию, я вогнал его туда до самого основания. — Ах, ах, чудно, восхитительно, — бормотала она, вращая тазом в немыслимо ускорившемся темпе. Стремясь продлить удовольствие, я вновь извлек его на свежий воздух, игриво покалывая им ее атласные ягодицы. — Нет, нет, перестань, — взмолилась она. — Вставь его туда, вставь весь, до конца… Я больше не могу. — Снова, выгнувшись колесом и выставив зад вверх, будто вознамерившись ухватить им люстру, она просунула снизу руку и завладела моим членом. Откуда-то из середины позвоночного столба до меня донесся финальный сигнал; чуть согнув колени, я продвинул его вперед еще на четверть или полдюйма. И вдруг — хлоп! — он взорвался взмывающей в небо ракетой.
Когда мы расстались на улице возле писсуара, было уже совсем темно. Я не назначал ей свидания, не поинтересовался даже, где она живет; В случае чего, заключил я, найти ее можно будет в кафе. Когда мы уже разошлись в разные стороны, мне вдруг пришло в голову, что я так и не спросил, как ее зовут. Окликнув ее на ходу, я громко задал свой запоздалый вопрос.
— Н-И-С, — отозвалась она, выводя имя по буквам. — Нис — как город. [10] — Я двинулся в путь, вновь и вновь повторяя его про себя. Никогда еще не случалось мне слышать, чтобы так звали девушку. Нис… Это имя отсвечивало безупречностью граней драгоценного камня.
10
Nice — Ницца (фр.)
Поравнявшись с Плас Клиши, я внезапно ощутил, что зверски проголодался. Остановился у дверей рыбного ресторана на авеню Клиши, дегустируя вывешенное у входа меню. Мысленно я уже поглощал крабов, устриц, омаров, жареную голубую рыбу, омлет с помидорами, молодую спаржу, ломтики чеддера с хлебом, инжир и орехи, запивая все это прозрачным холодным вином. Пошарив в карманах (так я всегда делаю,
Быстрым шагом я направился домой, надеясь, что смогу отыскать что-нибудь на кухне. От этого места до нашего обиталища в Клиши добрых полчаса ходу. Карл, судя по всему, уже отужинал, но не исключено, что после его трапезы на столе остались кусочки хлеба и полстакана вина. Я шел быстрее и быстрее, и с каждым шагом голод мой усиливался.
Влетев в квартиру, я с первого же взгляда понял, что Карл дома не ужинал. Проинспектировал все что мог, но нигде не обнаружил ни крошки съестного. Не было и пустых бутылок, которые всегда можно сдать. Я выскочил на улицу, вознамерившись воззвать о кредите в маленьком ресторанчике неподалеку от Плас Клиши, где часто бывал. Но только дошел до его дверей, как всю мою решимость будто рукой сняло. Так и не сунув носа внутрь, я машинально двинулся дальше, не имея в голове никакого плана действий, удерживаемый на ногах лишь нелепой надеждой, что чудом набреду на кого-либо — из своих знакомых. Без толку прослонявшись по улицам еще час, я почувствовал такую усталость, что решил вернуться домой и отправиться на боковую. На обратном пути мне вспомнилось, что в этих краях, на внешнем бульварном кольце, обитает мой приятель, эмигрант из России. Уже вечность, как мы с ним не виделись. Что, спрашивается, он подумает, если я ни с того ни с сего свалюсь ему на голову и попрошу о подаянии? Затем мне на ум пришла великолепная идея: заскочить домой, сунуть под мышку пластинки и преподнести их ему в виде подарка. Так будет легче, после вводных околичностей, напроситься на сэндвич или ломтик бисквита. Воодушевившись этой мыслью, я прибавил шагу, хотя и вымотался как собака в своих вечерних пробежках по городу.
Дома я обнаружил, что до полуночи осталось не больше четверти часа. Это открытие окончательно подкосило меня. Выбираться наружу за пропитанием уже не имело никакого смысла; все, что мне оставалось, — это лечь спать в надежде, что наутро судьба окажется благосклоннее. Пока я раздевался, меня осенила еще одна идея — не столь уж великолепная, но все же… Выйдя на кухню, я открыл дверцу в небольшой чуланчик, в котором стоял бачок для мусора. Снял с него крышку и заглянул внутрь. На дне лежали несколько костей и засохшая хлебная горбушка. Не без труда выудил я оттуда последнюю, тщательно, стараясь, чтобы ни одна крошка не пропала втуне, соскоблил зеленый налет с подернутой плесенью корки и подставил под сильную водную струю. Затем не спеша, вживаясь во вкус каждого разбухшего волоконца, откусил. По мере того, как я уминал горбушку во рту, по моему лицу все шире расплывалась улыбка. Решено: утром первым делом отправлюсь в тот же магазин и попробую всучить ям книги обратно — за половину, треть, пусть даже четверть цены. Потом в точности то же проделаю с пластинками. Обе операции принесут мне как минимум десять франков. Этого вполне хватит, чтобы плотно позавтракать, а потом… Потом что-нибудь да подвернется. Утро вечера мудренее… В предвкушении будущей сытной трапезы в голове у меня основательно просветлело. Я начинал видеть юмористическую сторону своего положения. А это сучка Нис: уж она-то, наверное, набила себе живот до отвала. Вполне вероятно, вместе с любовником. Я ни минуты не сомневался в том, что она содержит любовника. И все ее «неприятности», все ее тяжкое повседневное бремя, без сомнения, сводится к тому, чтобы откармливать его на убой, покупать ему тряпки да разные разности, до которых он неравнодушен. Ну что ж, мы с ней трахнулись как боги, хоть я и остался без гроша. Мне так и виделось, как она вытирает салфеткой свои полные губы, дожевывая нежное крылышко цыпленка в белом винном соусе. Интересно, а в винах она знает толк? Вот бы махнуть с нею в Тюрень! Но такая увеселительная экскурсия наверняка влетит в кучу денег. Столько у меня никогда не будет. Никогда. Ну и ладно, помечтать-то кто запрещает? Я выпил еще стакан воды. Ставя его на место, углядел в уголке буфетной полки маленький кусочек рокфора. Эх, была бы под рукой еще одна такая же горбушка! Стремясь удостовериться, что ничто не ускользнуло от моего внимания, я снова открыл крышку мусорного бачка. На меня изумленно взирала кучка говяжьих костей, подернутых заплесневелым жиром.
И все-таки мне как воздух требовался еще кусок хлеба, и требовался безотлагательно. Может, рискнуть воззвать к соседу по этажу? Открыв входную дверь, я на цыпочках вышел на лестницу. Во всем доме царило могильное молчание. Приложив ухо к одной из дверей, я прислушался. Где-то негромко кашлянул ребенок. Мертвое дело. Даже если в квартире кто-нибудь и не спит, у них это не принято. Только не во Франции. Слыханное ли дело, чтобы француз среди ночи постучался в дверь к своему соседу попросить кусочек хлеба? — Дерьмо, — пробурчал я сквозь зубы, — подумать только, какую уйму хлеба выбросили мы в этот бачок для мусора! — Я мрачно вгрызся зубами в кусок рокфора. Старый и горький, он крошился, как штукатурка, которую обильно поливали мочой. Черт бы побрал эту шлюху Нис! Знай я, где она живет, я мог бы заявиться к ней на дом и выпросить у нее пару-тройку франков. Как я мог дойти до того, чтобы не оставить себе про запас какую-нибудь мелочь? Выбрасывать деньги на проституток — то же самое, что спускать их в канализацию. Видите ли, ей очень нужно! Дозарезу! Скорее всего, для того, чтобы обзавестись очередным пеньюаром или парой шелковых трусов, которую она себе приглядела в магазинной витрине, прохаживаясь по улице.