Тихий американец
Шрифт:
— Ржавым?
— Такие подробности узнаешь при вскрытии. Но я вам уже говорил: причина смерти не штык, а тина Дакоу. — Он протянул мне стакан, чтобы я налил ему еще виски. — Давайте вспомним. Вы ведь пили с ним в баре «Континенталь». Было десять минут седьмого, если я не ошибаюсь?
— Да.
— А без четверти семь вы разговаривали с каким-то журналистом у входа в «Мажестик»?
— Да, с Уилкинсом. Я вам уже говорил. Тогда же ночью.
— Да. Я это проверил. Удивительно, как вы помните все до мельчайших подробностей.
— Я
— Может быть, время и не совсем совпадает, но кто же вас станет винить, если вы и урвали четверть часика в одном месте или минут десять в другом? У вас не было оснований предполагать, что минуты будут играть такую роль. Наоборот, было бы подозрительно, если бы вы оказались уж очень точны.
— А разве я был неточен?
— Не совсем. Вы разговаривали с Уилкинсом без пяти семь.
— Десять минут разницы.
— Конечно. Я же говорю. И часы били ровно шесть, когда вы прибыли в «Континенталь».
— Мои часы всегда немножко спешат, — сказал я. — Который час на ваших?
— Восемь минут одиннадцатого.
— А на моих восемнадцать. Видите?
Он не дал себе труда поглядеть и сказал:
— В таком случае время, когда, по вашим словам, вы разговаривали с Уилкинсом, не сходится на двадцать пять минут. По вашим часам. А это уже серьезная ошибка, не правда ли?
— Может, я мысленно скорректировал время. Может, в тот день передвинул стрелки. Иногда я это делаю.
— Вот что интересно… — сказал Виго. — Подлейте мне немножко содовой; вы сделали смесь слишком крепкой… Интересно, что вы на меня совсем не сердитесь. А ведь не очень приятно, когда вас допрашивают.
— Меня это увлекает, как детективный роман. Да в конце концов вы же знаете, что я не убивал Пайла. Вы сами это сказали.
— Я знаю, вы не присутствовали при его убийстве.
— Не понимаю, для чего вам нужно доказать, будто я был на десять минут позже тут и на пять там?
— Это дает вам запас времени, — сказал Виго. — Свободный промежуток.
— Свободный для чего?
— Для того, чтобы Пайл мог к вам прийти.
— Почему вам надо во что бы то ни стало это доказать?
— Из-за собаки, — сказал Виго.
— А тина у нее на лапах?
— На лапах не было тины. Был цемент. Видите ли, в ту ночь, когда собака шла за Пайлом, она ступила где-то в жидкий цемент. Я вспомнил, что в нижнем этаже вашего дома работают каменщики, — они здесь и сейчас. Я прошел мимо них, когда поднимался к вам. Они допоздна работают в этом городе.
— Мало ли где в этом городе вы найдете каменщиков и жидкий цемент. Разве кто-нибудь из них заметил собаку?
— Конечно, я их об этом спросил. Но если бы они даже ее и заметили, они бы мне все равно не сказали: я ведь из полиции. — Он замолчал и откинулся на спинку стула, пристально разглядывая свой стакан. Казалось, он вдруг увидел какую-то тайную связь событий и мысленно был далеко отсюда. По тыльной стороне его руки ползла муха, но он ее не отгонял, — совсем как Домингес. Я ощущал в нем
Я встал и, раздвинув занавески, прошел в спальню. Мне ничего там не было нужно, — хотелось хоть на минуту уйти от этой молчаливой фигуры. Книжки с картинками снова лежали на полке. Фуонг воткнула между баночками с кремом телеграмму, — какое-нибудь сообщение из редакции в Лондоне. У меня не было настроения ее распечатывать. Все было так, как до появления Пайла. Комнаты не меняются, безделушки стоят там, где их оставили; только сердце дряхлеет.
Я вернулся в гостиную, и Виго поднес стакан к губам.
— Мне нечего вам сказать, — заявил я. — Абсолютно нечего.
— Тогда я пойду, — поднялся он. — Думаю, что мне не придется вас больше беспокоить.
У дверей он обернулся, словно ему не хотелось прощаться с надеждой, — со своей надеждой или с моей.
— Странный фильм вы смотрели в ту ночь. Вот не подумал бы, что вам нравятся исторические картины. Что это было? «Робин Гуд»?
— Кажется, «Скарамуш». Надо было убить время. И отвлечься.
— Отвлечься?
— У всех у нас, Виго, есть свои неприятности, — сдержанно пояснил я ему.
Когда Виго ушел, мне оставалось ждать еще час появления какого-нибудь живого существа: пока Фуонг не придет из кино. Поразительно, как меня взволновало посещение Виго. У меня было чувство, будто какой-то поэт принес мне свои стихи на суд, а я по небрежности их уничтожил. Сам я был человеком без призвания, — нельзя ведь считать газетную работу призванием,
— но я мог угадать призвание в другом. Теперь, когда Виго ушел, чтобы сдать в архив свое незаконченное следственное дело, я жалел, что у меня не хватило мужества вернуть его и сказать:
«Вы правы. Я видел Пайла в ту ночь, когда его убили».
2
По дороге к набережной Митхо я встретил несколько санитарных машин, направлявшихся из Шолона к площади Гарнье. Слухи разносятся быстро; об этом можно было догадаться по лицам прохожих: они с недоумением оборачивались на тех, кто, как я, ехал со стороны площади. Но когда я достиг Шолона, я уже обогнал слухи: жизнь там была оживленной, привычной, еще ничем не нарушенной, — люди пока не знали.
Я разыскал склад мистера Чжоу и поднялся к нему домой. Со времени моего последнего визита здесь ничего не изменилось. Кошка и собака перепрыгивали с пола на картонки, а оттуда на чемодан, как шахматные кони, которые никак не могут сразиться друг с другом. Младенец ползал по полу, а два старика все еще играли в маджонг. Недоставало только молодежи. Едва я появился в дверях, как одна из женщин принялась наливать мне чай. Старая дама сидела на кровати и разглядывала свои ноги.
— Мсье Хена, — попросил я. Покачав головой, я отказался от чая: у меня не было настроения снова затевать это долгое и горькое чаепитие.