Тихий дом
Шрифт:
– Это какая же внутри звезды температура, это же сколько миллиардов градусов по Цельсию и какие давления в триллионы атмосфер? И почему так комфортно мне, будто я плещусь в морской волне где-нибудь в Сочи в бархатный сезон?
Ангел, не оставлявший меня ни на миг, улыбнулся:
– Весь тварный мир Бог создал для человека, поэтому в Царстве небесном ничего не может человеку повредить, ведь он совершенен и подобен Богу.
– Ну ладно, а можем мы в ад спуститься?
– Может не стоит, - засомневался отец Михаил, девочка может напугаться.
– Не бойтесь, отче, я не из трусливых, - сказала Маша.
– Можете, - сказал Ангел, только для этого следует сначала покинуть Царство Небесное, вернуться на Землю и оттуда уже рухнуть в черную
– Нет, нет, что ты, Ангел!
– всполошился я.
– Прости, на меня что-то нашло. И сразу вышло.
Вернувшись в райский сад, мы приблизились к храму. Это была точная копия... Верней, совершенный оригинал той земной копии храма, который я посещал дома. Внутри служили старец Василий и игумен Паисий - оба одного возраста, лет около тридцати, лица их сияли как солнце. Я сложил ладони лодочкой, подошел к благословению. Они улыбнулись, обняли меня, потом отца Михаила, потом Машу и по-монашенски поцеловали в плечо, как равных себе. Меня это смутило, моих спутников не очень. Они светились от счастья и все воспринимали как должное. "Брат, брат наш во Христе!" - повторяли они, ослепляя меня лучистым сиянием глаз. Мы все поклонились Престолу Божию, нас обдало волной света... Сколько времени я вместе со спутниками купался в свете благодати Божией, сколько земных часов, месяцев, лет путешествовал по Небесам - не ведаю. Только взошла на сердце мысль: пора возвращаться. Я еще был опьянен благодатным вином из небесной лозы, я еще со скоростью мысли носился напоследок по стихиям, звездам, прекрасным строениям и садам райским, а мне Ангел уже давал напутствия:
– В твоей земной жизни, Андрей, будет еще много испытаний, скорбей и слез, только тебе не следует ничего бояться и огорчаться. Помнишь, как учили молодых монахов старцы духоносные? Если упал, встань, покайся и ступай дальше, только всецело положись на волю Божию и за всё благодари Милостивого Иисуса. А я тебя, мой господин, не оставлю. И если услышишь слова любви и сочувствия - это я буду говорить тебе. Да благословит тебя Господь.
Нечто вроде этого, видимо, говорили, не раскрывая уст, отец Василий и игумен Паисий Маше и отцу Михаилу. Они так же как я наполнялись крепостью веры и светом надежды.
В последний раз оглянулись мы на райские красоты. Чего греха таить - вздохнули не без сожаления: ох, как не хотелось возвращаться во тьму земной жизни из эдакого великолепия. Но пришлось.
В полшестого снова раздался звонок, и я наперед знал, кто это - конечно же дочь моя ненаглядная Маруся.
– Папка, папуля, миленький мой, ты тоже всё это видел?
– Так я же тебя все время за руку держал.
– Ну, знаешь, я хоть и знаменитая путешественница, но в рай еще ни разу не ездила... Не летала... Значит, не приснилось? Это всё было на самом деле?
– Конечно, дитя моё неразумное. Видишь, на что способна соборная молитва! Считай тебе очень повезло с помощниками: бабушка наша в свите Пресвятой Богородицы, твой отец Михаил, мой духовник Отец Василий и игумен Паисий - какая сила!
– ...И мы с тобой! Ведь мы тоже участвовали в молитве! Правда?
– Верно, дочка, и мы с тобой, грешники негодные, оказались в такой славной свите.
– Я, кажется, поняла, почему моталась по миру, и почему твой друг Костя меня сюда направил. Это чтобы я сравнила темноту мира и свет рая. Знаешь, пап, сравнение явно не в пользу мира. Чтоб ему прова... Ой, прости, пожалуйста, я не хотела.
– Ты вот что, Манечка, - поспешил я вставить суровое отеческое слово, - ты давай там, особо не визжи от восторга, а то все растеряешь. И вообще, не делай никаких резких движений. Каждый шаг - только по послушанию отцу Михаилу. Сама видишь, когда что-то делаешь не по самоволию, а по послушанию, все у тебя получается как нельзя лучше. Спокойненько, как говорят твои заокеанские товарищи: "стэп-бай-стэп" (step by step - англ. шаг за шагом, постепенно), с благодарственной молитвой в сердце, советуйся во всем с духовником - а дальше все будет так как надо - и не нам, а Богу любви. Понимаешь?
– А то! Типа, молчи, Маня, в тряпочку и слушайся старших.
– Можно, конечно, и так сказать. Только очень скоро весь этот мирской диалект из тебя выскочит. Как блохи из чистого ухоженного пуделя, сбежавшего с поводка слегка погулять. Среди дворовых псов на городские помойки. Но вовремя вернувшегося к любящим хозяевам. Мне так кажется.
– Мне тоже, пап, - по-детски вздохнула дочка, - да не волнуйся ты. Видишь, как все у меня хорошо получается.
– Только не забывай по чьим молитвам и мучениям ты все это получила. Хорошо?
– Хорошо, отче, не забуду. А ты тоже давай не грусти, не скучай, мы еще повоюем.
– Вот уж чего нет в моей жизни, так это скуки. Боевые действия - каждый день и каждый миг. Наше дело правое, мы победим!
– А как же!.. Никто и не сомневается. Пока, папуль, я тебя очень люблю. Ты у меня классный!
– Благословит тебя Господь, чадо. До следующих встреч в эфире.
Не верь мальчику с черными глазами
В нашем храме все чаще стали появляться дети, которых психологи определяют как "гиперподвижные". Они на протяжении службы переходят с места на место, бегают, громко разговаривают, толкаются. Иногда родители выводят их наружу, а иногда настоятели из тех, кто отличаются суровостью к прихожанам, сами требуют вывести малолетних проказников. Ну, эти-то ладно... С такими примиряют слова из "Отечника", сказанные отшельником, подвизающимся невдалеке от поселка. Старца как-то навестил знакомый монах. Во время их встречи за окнами келии кричали во всю горло дети, они отчаянно сквернословили, дрались. Гость спросил старца, почему он терпит это беснование. На что отшельник сказал: если я не смогу претерпеть это малое искушение, то каково будет мне переносить муки адского огня, которых я заслужил по грехам своим. Вспоминая слова отшельника, с грехом и страстями пополам, учишься терпеть вопли и беготню шалунов.
Но этот мальчуган... Когда ловлю на себе его вовсе недетский взгляд, по моей спине от затылка до кобчика проносятся волны колючих мурашек. Глаза у ребенка черные, как бездна, причем не только зрачок но и вся радужная оболочка. Но самое неприятное - тот холодный сарказм, которым обычно отличаются отпетые подлецы или, скажем, актеры, играющие серийных убийц. Вспоминаются глаза Джека Николсона в фильмах "Волк" и "Иствикские ведьмы" или Майкла С. Холла в "Декстере", но эти хоть взрослые, и получают за мрачные роли очень большие деньги. Совсем другое дело мальчик лет десяти, регулярно посещающий церковные службы и допускаемый к причастию. Кстати, родители у него весьма благочестивы, во всяком случае, внешне, и ведут себя прилично. Только вот, как полоснут меня эти черные глаза - будто казацкой шашкой наотмашь по лицу.
Однажды на исповеди мне пришлось рассказать о своих впечатлениях по поводу этого недетского взгляда. Батюшка только глубоко вздохнул и почему-то шепотом сказал: "Да, болезный отрок, что тут поделаешь. Если его из храма выгнать, так он не только глазами, но и весь почернеет. А ты вот что, как увидишь его, так помолись о его помиловании. В крещении назвали младенца Владимир, а при рождении ему дали имя Вил, прости Господи, паки и паки".
И вот после исповеди, причастия и отпуста, отрок Владимир приближается ко мне и, смачно жуя просфору, вонзает черный стальной клинок взора мне в лицо. По его лицу отличника престижной школы блуждает наглая усмешка. В глубине сердца вскипает Иисусова молитва с окончанием "...помилуй болящего Владимира" и окружает меня горящим обручем, только ни в поведении, ни в облике мальчика ничего не меняется. Он по-прежнему жует, держит меня будто на привязи на дистанции вытянутой руки, наконец, делает глоток, запивает "теплотой" из позолоченной чашечки, ставит ее на поднос выносного стола... Я стою как истукан и держу молитву.