Тихий городок
Шрифт:
— А теперь готовься, — тихо сказал он. — Покуда были так, игрушки, а сейчас приспело настоящее дело. — Он взглянул на часы. — Без семи десять. Думаю, что через семь минут немцы явятся менять свой пост. Нехай приходят, а вот заместо них дальше пойдем мы. Дабы своими очами увидеть, что они там, на островках, творят. Уловил мою задумку, музыкант?
— Так точно, — откликнулся проводник.
— А сперва набодно сыскать кладку, которая ведет от родника к островкам. Как раз по ней немцы и ходят, ее-то и прикрывают своим пулеметом. Ты готов?
— Так точно, — снова, как эхо, повторил партизан…
Подводную тропу они нашли сравнительно быстро — старшина постарался как можно точнее запомнить место в камышах, откуда утром появились немцы.
— Вот тут и подождем «охотничков». Двух первых возьму на себя я, а третьего коли ты.
— Третьего? — удивился партизан. — Но разве…
Старшина смерил его таким взглядом, что проводник съежился.
— Их трое, музыкант. Двое — смена, а третий — разводящий, который прикрывает пересмену. Поэтому и будем брать их здесь, на тропе, всех сразу. Твоя задача — снять последнего. Первым начну я, а ты вслед за мной тоже бей своего штыком в бок или спину. А сейчас — молчок…
Старшина не ошибся — смена появилась ровно в десять. Сначала до слуха донеслось глухое чавканье болотной жижи под ногами, затем слабый шорох стеблей камыша, которые гитлеровцы раздвигали перед собой. И вот в нескольких шагах мелькнули три тени. Пластун правильно рассчитал место засады: фашисты остановились прямо против них — там, где кончался камыш и начиналась полоска чистой воды. Все трое были в касках, маскхалатах, с автоматами в руках. На спине у последнего виднелся металлический термос, с которым он, по всей видимости, явился за водой к роднику. И этот термос едва не погубил все дело.
Старшина, стоявший до этого с автоматом, осторожно положил его на заранее облюбованную рядом с собой кочку, беззвучно вытащил из ножен кинжал. Взмах руки, свист клинка в воздухе — и передний фашист рухнул с мостков в воду. В тот же миг пластун очутился на подводном настиле и мертвой хваткой сжал свои пальцы на горле второго немца. Тот, хрипя, старался разжать руки казака. Казалось, еще мгновенье и все будет кончено, но тут до слуха старшины донесся слабый, полный ужаса и боли вскрик проводника и звук свалившегося в воду тела. Невольно разжав пальцы на горле противника, пластун заглянул через его плечо и похолодел: партизан, нелепо разбросав руки, лежал безоружный лицом вверх поперек кладки, а высокий немец яростно колол проводника в грудь штыком его же винтовки…
Партизан, находившийся в трех шагах от старшины, нанес удар штыком в замыкающего вражескую цепочку фашиста сразу же, как только пластун метнул свой кинжал. Но то ли в его действиях не было расчета, которым в полной мере обладал старшина, то ли замыкающий немец раньше своих подручных почувствовал грозящую ему опасность, но он успел увернуться от удара. Штык проводника, направленный врагу под ребра, вонзился в висевший на спине термос, пробив его насквозь. Второго удара партизан нанести не смог. Фашист, круто развернувшись на мостках и выпустив из рук автомат, схватился за дуло винтовки и что было сил рванул ее на себя. Рывок был настолько резким, что вместе с винтовкой на мостках оказался и партизан, пытавшийся удержать оружие в руках. Сильным ударом ноги немец свалил его на настил и вырвал винтовку. Перехватив ее поудобней, нанес проводнику удар штыком в грудь, а затем еще и еще. Разделавшись с ним, «охотник» сбросил из-за спины в воду термос и с винтовкой наперевес шагнул вперед.
Старшина сразу оценил изменение ситуации. Тем более, что немец, схваченный им за горло и уже почти прекративший сопротивление, воспользовался полученной на мгновение передышкой и сам обхватил пластуна поперек туловища. Сопя и хрипя, вихляя из стороны в сторону бедрами, он старался выбрать удобный момент, чтобы бросить противника через себя. А сразу за ним, набычившись и выставив окровавленный штык винтовки, стоял в боевой позе второй фашист, готовый при первой же возможности нанести удар старшине. И будь вместо пластуна их противником кто-либо другой, исход
Был бы… Старшина схватил обеими руками немца за пояс, сильно и резко рванул на себя. Увидел его налитые кровью и горящие злобой глаза, ощутил на своем лице запах тушенки, которой несло из широко открытого рта фашиста. Мгновенно и резко склонившись, Вовк головой ударил противника в лицо. От боли и неожиданности тот вскрикнул, его руки на теле пластуна ослабли. Тогда, оторвав врага от мостков, старшина подкинул гитлеровца на руках и как мешок швырнул на штык второго фашиста. И в то же мгновение прыгнул на вооруженного солдата. Однако тот успел вытащить штык из тела своего напарника, выставил его навстречу пластуну. Уже в броске старшина оттолкнул направленное в грудь лезвие, но штык все же пронзил ему бедро. Отпрянув назад, «охотник» занес над головой для удара приклад, но опустить его не успел. В невероятном прыжке вниз пластун дотянулся руками до ног немца, ухватил его за щиколотки, с силой рванул на себя. Фашист выронил винтовку, грохнулся на настил, и в следующее мгновение старшина уже оказался на нем. Схватив солдата правой рукой за волосы, а левой за штанины маскхалата, он поднял его над собой и изо всех сил ударил спиной о край мостков. Не давая опомниться, пластун столкнул гитлеровца в болото и держал под водой до тех пор, пока тот не перестал шевелиться. Покончив с ним, старшина нагнулся над проводником, приложил ухо к его груди. Убедившись, что он мертв, вздохнул — отныне ему приходилось рассчитывать только на себя.
Присев на настил, Вовк наложил себе на бедро повязку, потуже перебинтовал его. Нашел свой кинжал, повесил на грудь поднятый с кочки автомат. Затолкал трупы немцев под настил, туда же сунул и плававшую каску. Отнес тело партизана подальше в камыши, прощаясь с ним, минуту посидел рядом. Затем, хромая, двинулся к мосткам.
Подводная тропа вывела старшину к неширокой, чистой от камышей заводи, в конце которой виднелся маленький островок. Лунный свет лишь слегка освещал его заросшие кустарником берега, оставляя в темноте большую часть суши. Остановившись на краю оборвавшихся мостков, пластун долго всматривался и вслушивался в обступившие его со всех сторон камыши и болота. Но все было спокойно, вокруг царила мертвая тишина. Весь островок, за исключением узкой береговой черты, был погружен во мрак, из которого не доносилось ни звука.
Но вот тихий шорох, раздавшийся сбоку, заставил пластуна резко повернуть голову, вскинуть автомат. В шаге от него, почти вплотную к тропе, был привязан длинный плот. Видимо, он под легким ветром повернулся, задел камыши. За плотом виднелся неширокий коридор, пробитый в камышовой стене. Итак, смена прибыла на плоту к островку. Значит, маршрут по дну заводи исключен и для него, равно как и плавание на плоту. Кто знает, возможно, по ходу движения в растительном коридоре он должен проследовать мимо еще одного вражеского поста, не известного старшине. В таком случае ему оставался один путь к островку — через камыши вокруг заводи.
Пластун вылез на сушу с противоположного мосткам направления, присел под густым кустом. Огляделся по сторонам, прислушался. Нигде ни огонька, ни подозрительного звука. Положив палец на спусковой крючок автомата, он двинулся вдоль берега, стараясь все время держаться в тени кустов и редких деревьев. Пусто! Тогда, постепенно приближаясь к середине островка и готовый в любой момент вступить в бой, он сделал вокруг него несколько кругов. Никого! И вдруг возле небольшого пригорка, на вершине которого темнела группа чахлых березок, пластун почувствовал горьковатый запах дыма и разогреваемых мясных консервов. Выставив ствол автомата и осторожно волоча раненую ногу, старшина на локтях пополз по склону пригорка. Вначале он увидел выкопанный в земле вход в землянку, а затем и дверь, сквозь щелку которой вверху пробивалась слабая полоска света. Он подполз почти к самому входу, пристроился сбоку под низким, опустившим до самой земли свои ветви кустом.