Тихий гром. Книги первая и вторая
Шрифт:
Добравшись до тюремной калитки, Алексей несильно, но настойчиво постучал в закрытое окошко. Дверца тотчас распахнулась, и в проеме показались темные усы и борода, потом и все лицо караульного солдата.
— Тебе чего? — спросил он, показывая желтые, прокуренные зубы.
— С арестованным свидеться…
— Не велено! — гаркнул солдат и захлопнул дверцу.
— Да ты погоди! Отчего не велено-то? Кто не велел?
— Говорят тебе: не приказано! Господин прокурор тута.
Услышав
Пришлось прогуляться в окрестностях, и когда, минут через двадцать, вернулся к окошечку, все потекло иначе. Караульный вызвал надзирателя, и тот без задержки привел на свидание арестованного. Спросил у посетителя:
— Чего передавать будешь?
— Да вот… огурчики… свежие, А книжку можно передать? Или вы ее на просмотр к начальнику понесете?
Заграбастав широкой рукой книжку, надзиратель оглядел ее так и этак снаружи, раскрыл, поворошил листы, проверяя, нет ли там вложений, и подал Антону, говоря посетителю:
— Божественное дозволено без догляду. А вам, молодой человек, — повернулся он к Антону, явно подражая прокурору, — вам, молодой человек, только божественные теперича и читать бы. Другие-то уж ни к чему, как господин прокурор изволили заметить.
— Так ведь и вы, господин надзиратель, справедливо заметили, что божественное теперь ему читать самое время. Станем приносить только божественные книги.
Тюремное это окошечко примечательно было не только малыми размерами, но еще и тем, что прорезано неведомо для кого: даже самому малорослому караульному, чтобы заглянуть в него, приходилось наклоняться. А высокие должны перед ним вдвое складываться. Правда, снаружи, поскольку тут никакого настила не подбросили, поклон требовался гораздо меньше.
Неудобная поза стесняла надзирателя, потому он без промедления уступил окошечко своему поднадзорному.
— Когда тебе новую принести? — спросил Алексей. — Скоро эту прочтешь?
— Делать мне нечего, даже на прогулку не тратится время… Одному-то ужас как скучно… И о слове божьем стосковался я. За сутки прочту.
Алексей отметил про себя, что сидит Антон в одиночке, что его не выводят даже на прогулку, что он догадывается о назначении книжки.
— Ты не как пономарь читай, а с чувством, с толком, со вниманием.
Алексей значительно подмигнул, а Антон таким же способом ответил, что догадывается, мол, для чего такая книжка передается.
Наклонившись друг к другу, арестованный и посетитель могли свободно пользоваться мимикой, сдабривая ею словесные намеки и не опасаясь, что надзиратель или караульный заметит.
— Ну ладно, — заторопился Алексей, —
Лебедевские ребятишки первыми заметили невиданную оказию. С городской стороны послышались крики, свист. На пологом склоне бугра показалась целая армада коней, впряженных в единую упряжку.
Не только мелкота, но и вполне зрелые люди и даже многие старики отродясь не видывали ничего похожего. Бабка Пигаска, выскочившая из своей землянки на шум, вгляделась слабыми глазами в ту сторону, куда побежали дети, приложила сухую почерневшую руку козырьком — ничего понять не может. Напрягая зрение, шевелила она кусочками облезлых бровей, собирала в кучку и распускала по изжелта-серому лицу пучки морщин, шамкала беззубым ртом… Разглядеть расплывчатое темное пятно мешало ей яркое послеобеденное солнце, сидевшее на самом краю черной тучи, тенью накрывшей загадочный предмет.
Оглянулась бабка туда и сюда — никого нет. А узнать-то хочется, что это за диво такое? Приподняла чуток перед сбористой длинной юбки и двинулась по улице. За углом плетня старой рословской избы увидела: на плотину спускаются двое. Остановилась бабка, догадавшись, что тут она что-нибудь да узнает. В одном без ошибки признала Тихона Рослова, торопливо костылявшего на своей деревяшке. Второй был совсем незнаком. По мере их приближения Пигаска все въедливее вглядывалась в незнакомца и скоро окончательно поняла, что человек этот не хуторской, со стороны.
— Антилегент, — заключила бабка, утянув сморщенные губы, похожие на куриную гузку.
Видно, что спешили они. Тихон едва поспевал за своим спутником и даже как-то подскакивал на одной ноге, чтобы не отстать. А тот, держа в руке серую кепку, показывал ею куда-то назад, за пруд, не укорачивая широкого шага. Бабка такого человека в хуторе сроду не видывала: был он чуть повыше Тихона, черные, как ночь, кучерявые волосы, будто баранья шапка, покрывали голову, да еще недлинные бакенбарды, тоже черные и кучерявые, почти закрывали уши. Лицо смуглое, нос горбатый, тонкий, и глаза навыкате. Голубая шелковая рубаха с мелкими пуговками под самый подбородок была перехвачена узким ремешком с блестящими наконечниками. Шаровары глаженые, а обут в мягкие шевровые сапоги.
— А ведь вы, Яков Ефремович, этой оказией всю плотину у нас разворотите, — с одышкой говорил Тихон, подымаясь на взвоз.
— Ничего с вашей плотиной не случится. Только вот не накрыл бы дождь. Гляди, Тихон Михайлович, какая туча плывет на нас. Упаси бог, ежели она прольется, пока плотину не переедем!
Бабка Пигаска, заглядевшись на странного незнакомца и пытаясь вникнуть в разговор этих людей и хоть что-нибудь понять, пропустила их мимо себя, бессмысленно кивнув на приветствие Тихона, потом встрепенулась и зачастила вдогонку: