Тихое оружие
Шрифт:
— Садитесь, господин офицер. Покушайте.
Взглянув на стол, тот поморщился:
— Млеко и каша-а…
— Для вас, дорогие гости, найдется шпиг, яйки и… — сказала Анна Никитична, подходя к столу.
— О, гут, матка, гут, — оживился офицер, усаживаясь за стол. Прорезиненный плащ его загремел, будто жестяной. Вслед за ним сел за стол и Фриц.
Закурив сигарету, офицер угостил и хозяина.
— Зер гут, господин офицер, — похвалил курево Григорий Михайлович.
Офицер сказал что-то по-немецки, ефрейтор перевел:
— Господин обер-лейтенант говорит, что ничего, но во Франции были
Убрав со стола остатки скромной пищи, Анна Никитична постелила на стол чистую скатерть и, подав на блюде сваренные вкрутую яйца, которые у нее всегда были припасены на всякий случай, стала неторопливо нарезать маленькими ломтиками хлеб.
Она явно медлила. Ее сверлила страшная мысль; «Как же я полезу за салом в подпол? Ведь там лежат батареи для рации! И хотя они спрятаны в картошку, но если начнут копаться…»
Когда офицер покинул Нинину комнату, ей вдруг стало дурно. Но усилием воли девушка преодолела слабость, и тошнотворная муть прошла.
Поправив волосы и одернув на себе платье, Нина откинула полог и застыла в проеме: крышка лаза в подпол была открыта и по лестнице спускался вниз Григорий Михайлович. Офицер вдруг направил в темный проем свет фонарика и что-то сказал. Фриц перевел:
— Господин обер-лейтенант спрашивает, что, там у вас?
— Да, ничего, так… — сказал хозяин. — Битте, можете сами убедиться: солёности разные, бульба, шпиг…
— О, шпиг гут нада! — кивнул офицер.
Голова Григория Михайловича скрылась в подполе. Офицер наклонился к лазу и, опершись рукой о крышку, покрытую изнутри осклизлой плесенью, вдруг отдернул ее и брезгливо поморщился:
— Пфуй, айн вильдер! [7]
Нина схватила полотенце, висевшее у печки, и подала его гестаповцу. Вытирая запачканную плесенью руку, тот поблагодарил:
— Данке, фроляйн.
— Пожалуйста, — с улыбкой ответила Нина.
В то время как немцы обшаривали квартиру, полицай, пришедший с ними, слазил на чердак и, вернувшись, доложил офицеру, что на верхотуре ничего нет, кроме пыльного хлама и мышей…
7
Дикарь! (нем.).
В это время из подпола показался хозяин, держа в руке кусок просоленного, с мясными прожилками сала. Лицо у него было красное, потное.
Офицер что-то сказал ефрейтору, и тот, вынув из-за пояса финский нож, стал нарезать сало прозрачными ломтиками, причмокивая при этом языком.
Гестаповец брал двумя пальцами ломтик сала за шкурку и, подбрасывая его над мордой овчарки, отрывисто покрикивал: «Ап!» Собака подхватывала сало на лету и проглатывала. Офицер смеялся, ефрейтор, как и раньше, чему-то улыбался, а солдат стоял у порога, точно истукан, и, глотая слюну, ничем не смел выражать свои чувства.
От громкого смеха дети завозились на постели и сквозь сон стали бормотать и всхлипывать.
Офицер что-то сказал по-немецки, и ефрейтор перевел, взглянув при этом на Нину:
— Господин обер-лейтенант говорит, что он холостой.
Девушка кивнула: «Гут, гут», села к столу и стала угощать гостей:
— Кушайте, господа. Битте! Пожалуйста!
— Ди дойче
— Кушает и не нуждается.
8
Немецкая армия хорошо снабжается (нем.).
— Я, я, — подтвердил офицер.
Нина осмелела. Слегка дотронувшись пальцем до перстня, сверкающего зеленым глазком на пальце гестаповца, нарочито восхитилась:
— Какое у вас красивое колечко!
— Смарагд, — проговорил тот, польщенный, и спросил: — Ир наме, фрейлейн?
— Нина.
— Хочешь, их комме морген абендс унд шенке дир айнен ринг? [9]
Нина растерянно взглянула на «отца», и тот смущенно проговорил:
— Что вы, господин офицер! Девушке неудобно принимать такие дорогие подарки.
9
Хочешь, я приду завтра вечером и подарю тебе кольцо? (нем.).
И вдруг Фриц спросил, обращаясь к хозяину:
— А почему вы, господин писарь, так испугались, когда мы вошли?
— Уж больно собака у вас страшная, — ответила за «отца» Нина.
— А у нас ведь детишки… — добавила Анна Никитична.
Офицер понял, что речь идет об овчарке, и сказал по-немецки:
— Трои, бэданке дих фюр ден шпеки. [10]
Пес в ответ дважды громко пролаял. Проснулся в зыбке и заплакал Павлик. Офицер встал, кивнул девушке:
10
Трои, поблагодари за сало (нем.).
— Ауфвидерзеен, фроляйн Нина!
Прошло уже несколько минут, как «гости» ушли, но все еще молчали, опасаясь проронить неосторожное слово: знали, что немцы иной раз, не найдя при обыске ничего подозрительного, притаиваются снаружи, у двери, и подслушивают.
Было тихо. Малыши, растревоженные громким смехом и лаем овчарки, успокоились и снова погрузились в глубокий сон. Григорий Михайлович повел глазами по комнате: а где же Артем?
Дверь скрипнула, и на пороге появился парнишка, мокрый от дождя. Волосы у него приклеились ко лбу, придав его лицу угрюмый вид.
— Где ты пропадал? — спросил отец. — Как ушел?
— А через окно у Нины, — улыбнулся Артем, довольный своей выходкой. — На дворе дежурил. Вот за шею накапало…
— Сними рубашку, — сказала мать. — И чего тебя черти носили в такую погоду?
— А вдруг бы наши пришли? — удивился мальчик, и всем стало ясно, что он оберегал партизан-связников.
Артем вынул из кармана пистолет, покрытый влагой, и, передавая его «сестре», тихо сказал: «Протереть бы надо».
Нине стало неловко, будто мальчик винил ее в чем-то таком, чего нельзя было делать. Она схватила «вальтер» и шмыгнула за полог. Отец недоуменно посмотрел на сына: «Где это он взял пистолет?..»