Тихое вторжение
Шрифт:
– Годится.
Подходит Толстый. Увидев такую похабель, он тоже инстинктивно крестится.
– Во-первых, давай на «ты».
Кивает.
– Во-вторых, вот эту фиговину аккуратно затолкай прикладом в контейнер. Руками не трогай ни сейчас, ни когда будешь вынимать – может током долбануть.
Снимает контейнер, кладет на асфальт, сдергивает с плеча автомат… без единого слова. Хорошо работать с молчунами.
– Это премия тебе будет. Сдашь на выходе, получишь лишние триста евро, или вроде того. Дочери на мороженое.
–
– За меткость.
– Благодарствую.
Тощий, услышав наш разговор, ворчит:
– Положено делить между всеми членами группы поровну… я слышал от ребят из боевого сопровождения, которые…
– Заткнись. Иначе премиальные от твоего артефакта мы точно поровну поделим.
Затыкается. Хватило и тонкого намека!
С этим субчиком мы раньше всего на «ты» перешли. Правда, непочетным способом. С Терехом «тыкать» мне не хочется, какой-то морозец у меня от этого человека. А с Ниной – вообще упаси господь! Какие еще мысли в голову придут пылкой барышне.
Смотрю на нее и ловлю почтительный взгляд. Ага, у меня восемь публикаций! Я – заместитель самого Михайлова! Так и напишите на моей надгробной плите.
Спускаемся на станцию.
Медленно. Очень медленно. Поганое у меня чувство. По всем отчетам видно: под землей московская Зона беднее аномальными объектами, чем на поверхности. Тут на порядок безопаснее. Тут почти что старая добрая Москва. Отправлять группы по линиям метрополитена – оптимальное решение.
Но мне все кажется, что лезем мы навстречу крупным неприятностям.
Впереди, вместе со мной, – Степан и Тощий. Сзади – Толстый и Терех. Между нами, как драгоценная жемчужина между створками раковины, – пыхтит, обливаясь потом, первая научная единица.
Замечаю на детекторе движение. За поворотом, в пятнадцати метрах. И Терех тут же говорит:
– Тим, есть движение!
Поднимаю руку, показываю – понял.
Одиночная метка. Человек? Мутант? Одичавший кот? Крыса? Безопаснее всего – бросить гранату. Но есть риск угробить ни в чем не повинного сталкера. Или во всем виноватого мародера… коего нас никто не назначал казнить. Или научника, оставшегося от всей группы, которая доблестно легла в туннеле.
Никакие оригинальные маневры не приходят мне в голову. Посылать кого-то в разведку – риск. Если что-то не так, без разведчика-то мы и останемся. Световых гранат – пугнуть – у нас нет. Сдается мне, лучше вывалить всей кучей. По справочнику Малинина-Буренина пять с половиной стволов а) всегда сильнее, чем один; б) позволяют уложить любого мутанта и даже бродячего кота.
Знаками показываю группе собраться вокруг меня. Объясняю: ссыпаемся вместе, если скажу: «Огонь!» – значит, стрелять, если не скажу – значит, не стрелять.
Выбегаем вниз двумя тройками.
Пятеро держат автоматы наперевес.
Шестая лихорадочно
Перед нами диво дивное… Два ряда раздолбанных стеклянных киосков. Журналы и газеты вывалены на асфальт и до того изгвазданы, будто лютые враги отечественной журналистики сплясали на поверженной прессе ритуальный танец. А на середине подземного коридора – обнаженная женщина. Рослая, длинноногая, с гиревидными грудями, она стоит на четвереньках перед телом собаки. Проделывает с ним какие-то манипуляции, не особенно обращая внимание на шум сбоку. Надо же какая… завлекательная… а роста какого! Если поднимется… если поднимется… ёмана!
Осознав, что в прелестнице аж метра под три росту и человеком она быть по определению не может, я жму на спусковой крючок. Но слева меня толкает под руку Тощий с воплем: «Гля, баба голая!» – а сзади хватает за локоть Нина со словами укоризны: «Она ведь собачку ест!» Угробки, мать! Длинная очередь уходит выше цели, автоматные пули с визгом рикошетят, впиваясь в руины ларьков.
Великанша поворачивает к нам лицо. Вся нижняя часть его вымазана кровью. Голышка открывает рот очень широко… неестественно широко… жутко широко… Я опять жму на спуск, но без толку – магазин пуст! И тогда ору:
– Огонь! Огонь Ого-о-онь!
А у девочки-переростка изо рта… из пасти вылезает мясистая трубка, и… в ноздри мне, в рот, в глаза лезет зловоние… я задыхаюсь… никак не могу выдохнуть… мышцы сводит… да как же это… слышу, как лупит чей-то Калашник… визжит свинец… Сознание волнами уходит от меня.
Глава 8
«Ведьмин студень»
Бог есть. И он такой же Бог для Зоны, как и для везде.
И, видно, милостиво держал Он руку надо мной, самоуверенным идиотом.
Потому что меня откачали. Я очнулся на холодном асфальте от чувства страшной тяжести. Будто неизвестные доброжелатели решили опробовать на моей груди пресс для изготовления монет. Я перхнул, хрюкнул, и задышал. Парни, как здорово, когда ты просто можешь дышать! Вы себе не представляете.
На мне сидела Нина, немилосердно вдавливавшая ладони мне в ребра и примеривавшаяся сделать искусственное дыхание. Вот скажите, что правдоподобнее: я вконец ошалел от газовой атаки или у нее в глазах стоял легкий огонек вожделения?
Покраснела. Застыла. Вскочила. О-о-о! Ка-ак же мне полегчало!
В голове моей несчастной били колокола, мозг лез на прогулку через уши, глаза чесались, во рту стоял аромат едкой химии. Мышцы болели. Кажется, меня скручивало судорогой, но уже после того, как я потерял сознание.
Хватит валяться. Поднялся.
Тощий, сидя корточках, блевал у одной стены. Терех тряс башкой у другой. Рядом валялся Степан, и Толстый совал ему под нос какой-то пузырек с пахучей дрянью, но после того, чем нас траванули, никакой нашатырь не возымел бы действия.