Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
Наше тело само принимает решения. Витя за миллионную долю секунды уклонился от удара и той же головой с теми же думающими мозгами страшно ткнул хулигана в горло.
Отчего хулиган пал, дернулся и затих, мертво глядя на все ту же Полярную звезду. Но ему не было дано увидеть Полярную звезду и ее неземной свет. Он упал, дернулся и затих, потому что он был мертв.
Или убит. Яне знаю. Не знал и художник. Он посмотрел на тело бывшего хулигана. Он втянул голову в плечи, и он тихо ушел прочь, домой, на квартирку, в уголок, который он снимал у бабушки-татарки, среди саманных домиков и грязи, на берегу вонючей речки Качи.
Далеко за полночь он еще рисовал, а утром следующего дня проснулся внешне спокойным человеком и никогда справок о трагедии на висячем мосту не наводил. А и чего их наводить? Таких диких случаев в те далекие годы было очень много, а слухов - итого больше. Он проснулся спокойным человеком.
И не берусь прямо утверждать, но вроде бы с того-то дня и началось его головокружительное восхождение. Уж ясно, конечно, что не сразу зримо с того дня. Но с отличием было закончено художественное училище, но тут началась Академия художеств, но тут потом дипломы пошли, и папки красные, и отличия, и третьи места, и вторые места, и первые места.
Вот. А он уже немного стал старенький и как-то раз вечером включил транзисторный приемник и слышит - награжден-де премией Нобеля художник Витя из Советского Союза. Он тогда, конечно, очень обрадовался и вышел на балкон своей квартиры в одной московской улице. Вышел освежиться, чтобы радость его улеглась или приняла приличное направление.
— Все-таки и я кое-чего достиг в этой жизни, - солидно сказал он сам себе, и тут ему стало чего-то страшно.
И тоскливо, и холодно стало, несмотря на июльское время. И он опять поднял голову, и опять увидел эту Полярную звезду. И опять Полярная звезда в упор и горько глядела на свою заблудшую землю. И опять все корчилось и болело.
— Что? Что?
– шептал художник.
– Что? Что?
– шепотом повторял он, пятясь и спотыкаясь.
— Что? Что?
– все бормотал он. А потом уж и не бормотал. Потом он уже молча и тихо сел в самолет и полетел
из Москвы в сторону, совершенно противоположную Швеции, а именно - в Сибирь.
Молча и тихо сошел он по трапу, и тихо, и молча, и плача он быстро шел туда, к висячему мосту. Он шел плача, и слезы плавили ему глаза. И глаза поэтому не могли видеть ничего: ни новостроек, которые вылезли из-под земли, как грибы, ни лиц, озаренных радостью нашей эпохи, ни самой радости нашей эпохи не видели глаза плачущего человека.
Но потом слезы кончились, и он увидел, что висячего моста уже нет, а на его месте построен новый мост, каменный.
Слезы кончились. Художник стал сух. Он немного постоял. Потом снял свою хорошую одежду. Нагой, он связал ее в узел и утопил. Нагой, он тихо ступил в мутные струи вонючей речки. Нагой, он стоял дрожа и сказал слово. И слово это было - о пожалуйста, не смейтесь! Прошу! Я умоляю вас не смеяться!
– слово это было "пфимпф".
– Пфимпф, - тихо сказал художник и медленно поплыл.
Его (разумеется, совершенно случайно) никто не видел,( почему потом и не искали. Обезображенный труп его нашли потом туруханские рыбаки, но какое им было до него дело?
А если вы спросите, откуда я сам тогда все это знаю, то я вам на это ничего не отвечу. Я вам другое скажу: никто ничего не знает. Не знаем, кто мертв, кто жив, а кто еще не родился. Никто ничего не знает. Всех нас надо простить. Я не шучу. Я еще не сошел с ума.
Мелкие приключения Орла Орлова
Орел Орлов взял у жены 25 рублей и отправился на ярмарку, устроенную горисполкомом перед Пасхой по случаю Первого Мая.
Это необычное имя "Орел" Орлов получил потому, что родился в годы обостренной классовой борьбы и ликвидации всего кулачества как класса. Злобный кулак Ферапонт поджег ночью ригу, где сушились снопы, а наутро родился Орлов, и его назвали за это Орлом. Он теперь работал на телевизорном заводе вахтером, зарабатывал прилично и мог себе позволить купить все, что душе угодно, на эти 25 рублей. Жена его, Евпраксия, тоже с ним хотела пойти на ярмарку, устроенную горисполкомом перед Пасхой по случаю Первого Мая. Но он ее с собой не взял, не объяснив, почему, так как и сам этого не знал.
Прибыв ранним утром на место торжища, Орлов был поражен нарядностью куч людей, красотой товаров и особенно - надписями. Каковые не лишено интереса привести с целью воссоздания той атмосферы, в которую влип Орлов непосредственно перед тем, как попасть в сумасшедший дом. Откуда, кстати, он мигом вышел, пролежав на твердой койке всего лишь неполные сутки: до прибытия на службу районного лечащего врача Царькова-Коломенского, страшного пьяницы с сизым носом, похожим на долго показываемую фигу, и пышной бородой, где вечно торчал всякий сор, а из нее вылетали и в нее влетали мухи, пчелы и комары, которые его самого, однако, никогда не жалили, боясь потерять место, где жить.
Надписи, выполненные славянской вязью в духе модной русской старины, были такие:
Здесь торгуют всякой снедью.
Нам плати рублем и медью.
Эй, любители поесть!
Ваше место только здесь.
Приглашает вас на торг
Кировский райпищеторг.
Окунь-терпуг, хек, налим.
Выбирайте - продадим.
И еще:
Папы, мамы, ваши детки
Любят пряники, конфетки.
Для детей подарка нет чип
Лучше, чем мешок конфет.
А также:
Не трудитесь, не спешите,
На наш столик загляните,
Торты песочные, бисквиты,
Булочка дорожная, творожная,
Ешьте, пейте, аппетит развейте!
Кроме того:
Скажу вам прямо от души:
Рыбные пресервы хороши.
И, наконец, возвышалась над густо дышащей толпой громадная деревянная бочка, на которой плясал натуральный зеленый черт с мохнатым хвостом. Плясал, подлец, бья в алюминиевые ложки и распевая песню следующего содержания: