Тим
Шрифт:
— Я не знаю, Тим, может быть, иногда так случается. Но когда ты так счастлив, что плачешь, то чувствуешь себя совсем по-другому и это очень приятно.
— О, тогда я хочу быть так счастлив, чтобы плакать. Мэри, почему я не могу быть так счастлив, чтобы плакать?
— Я думаю, для этого нужно быть очень старым. И с тобой это может случится, когда ты станешь старым и седым.
Вполне удовлетворенный, он откинулся на спинку и смотрел на дорогу. Казалось, это ему никогда не надоедало. У него было неутомимое любопытство маленького ребенка и способность повторять одно и тоже снова и снова, не испытывая скуки. Каждый раз, когда они ехали в Госфорд, он вел
В эту ночь, когда Тим ушел спать, Мэри сделала то, что она никогда не делала раньше. Она зашла в его комнату, подоткнула одеяло вокруг него и поцеловала его в лоб.
— Спокойной ночи, Тим дорогой, спи хорошо, — сказала она.
— Спокойной ночи, Мэри, — ответил он сонно. Он всегда засыпал, как только голова его касалась подушки. Но, когда она тихо закрывала двери, его голос послышался опять:
— Мэри!
— Да, Тим. Что ты хотел? — Она повернулась и подошла к кровати.
— Мэри, ты не уйдешь и не выйдешь замуж, как Дони, а?
Она вздохнула:
— Нет, Тим. Я обещаю, что этого не сделаю. Пока ты будешь счастлив со мной. Я буду здесь. Ну а теперь спи и не беспокойся об этом.
Глава 14
В конце концов, Мэри не смогла уйти в отпуск и уехать, как обещала с Тимом. «Констэбл Стил энд Майнинг» приобрела участок территории, богатый минералами на северо-западе континента, и вместо того, чтобы ехать на Большой Барьерный Риф с Тимом, Мэри пришлось сопровождать босса, который поехал туда с инспекцией. Предполагалось, что поездка продлится неделю, но она затянулась на целый месяц.
Обычно она любила ездить в такие командировки: Арчи был хорошей компанией и, кроме того, любил роскошь. На этот раз, однако, они ездили в места, где не было ни дорог, ни городов, ни людей. Последнюю часть пути они летели на вертолете, так как другого способа добраться туда не было. Жили в палатках. Дождь шел почти непрерывно. Все страдали от сырости, жары, грязи и тучи мух. Случилась дизентерия. Но больше всего Мэри скучала о Тиме. Не было никакой возможности послать ему письмо, а радио-телефон использовался только для деловых разговоров. Мэри сидела в протекающей палатке, пытаясь отскрести черную глину с обуви и одежды, тучи насекомых носились вокруг одинокой керосиновой лампы. Лицо ее вспухло от укусов москитов. Как она скучала по дому и по Тиму и как трудно было переносить восторги Арчи по поводу результатов геологической экспертизы! Требовалось все ее накопленное годами умение владеть собой, чтобы изображать радость, хотя бы в пределах вежливости.
— Нас было двенадцать человек, — рассказывал Арчи жене, когда они благополучно вернулись в Сидней.
— Только двенадцать? — спросила Мэри с удивлением, подмигивая Трисии. — Клянусь, были времена, когда мне казалось, что нас, по крайней мере, сорок.
— Послушай, чертова перечница, заткнись и дай мне все рассказать. Мы целый месяц жили в ужасных условиях, каких я не видел никогда в жизни, а ты тут влезаешь и портишь мне всю картину! Я тебя пригласил к себе домой провести свой первый вечер в цивилизованном мире, так что сиди тихо и будь респектабельной, как всегда, и дай мне рассказать жене, что происходило!
— Налей ему еще виски, Трисия, а то его хватит апоплексический удар. Знаешь, последние две недели, с тех пор, как он вылизал последнюю каплю спиртного из последней бутылки, он стал невыносим.
— Ну, а что было делать, дорогая? — воззвал Арчи к жене. — Промок до костей, съеден живьем всеми насекомыми, какие только водятся в мире, облеплен грязью — и ни одной женщины ближе, чем за тысячу миль, кроме этой ужасной старой перечницы! А как бы тебе понравилось, если бы ты ела только консервы, а горячительное бы кончилось? Ну и место, ну и болото! Отдал бы половину руды, что мы там нашли, за один хороший бифштекс и стакан выпивки.
— Ты не представляешь, — засмеялась Мэри, поворачиваясь к Трисии, — он чуть меня с ума не свел! Ты ведь знаешь, какой он, если у него нет хорошего обеда, виски и гаванской сигары.
— Нет, я не знаю, какой он, если у него нет всего этого, дорогая, но тридцать лет супружества научили меня многому, и я просто в ужас прихожу при одной мысли, что ты там с ним перенесла.
— Уверяю тебя, что со мной это продолжалось недолго, — ответила Мэри, прихлебывая великолепный шерри. — Послушала я пару дней его стоны, а потом плюнула и ушла пострелять дичь, чтобы у нас было хоть что-то кроме этого консервированного мяса.
— А что произошло со снабжением, Арчи? — спросила с любопытством Трисия. — На тебя не похоже, чтоб ты не взял с собой достаточно еды.
— Все из-за этого дурацкого проводника. Я его взял в Виндхэме, этого мистера Джима Бартона. Он, видно, думал, что покажет нам, что значит настоящий бизнесмен. Уверил меня, что позаботится о снабжении, а загрузился тем, что, наверно, ест обычно сам — тушенка, тушенка и тушенка!
— Не сердись на беднягу, Арчи, — увещевала его Мэри. — Если бы этот самый Джим приехал в город, разве ты не сделал бы все возможное, чтобы блеснуть перед ним городскими штучками?
— Ну и притворщица же ты, Мэри! Ведь это ты сбила с него весь гонор, а не я! — Он повернулся к жене. — Жаль, что ты не видела, как Мэри шагает в своем костюме английских старых дев, покрытая грязью чуть не до подбородка и волочет с десяток большущих птиц. Я думал, что нашего Джима Бартона от злости удар хватит.
— Да, уж он злился, — спокойно согласилась Мэри.
— Ну, сначала он вообще не хотел брать Мэри, он ведь женоненавистник. Считал, что она будет бременем и помехой. А тут она приносит добычу, как раз когда он собирался продемонстрировать нам, какие мы пижоны. Ха! Ну Мэри и поставила его на место! Молодец, утерла ему нос!
— А какие это были птицы? — спросила Трисия, стараясь удержаться от смеха.
— Понятия не имею, — ответила Мэри. — Большие, длинноногие тропические птицы. Они были жирные, а это все, что мне было нужно.
— Но они могли быть ядовиты! Мэри расхохоталась:
— Что за чушь! Насколько я знаю, всякое мясо съедобно, если, конечно, вкусно.
— Бартон тоже пытался нас этим пугать, — с улыбкой вспоминал Арчи. — Мэри приготовила дичь с соусом из банок с тушенкой и какими-то листьями, которые она собрала в лесу, потому что они хорошо пахли. Бартон на ушах стоял, кричал, что они могут быть ядовиты, но Мэри посмотрела на него тем своим взглядом, от которого кровь стынет в жилах, и сказала, что по ее мнению наши носы первоначально были предназначены для того, чтобы сообщать, что съедобно, а что — нет, и ее нос говорит ей, что эти листья вполне годятся для еды. Они точно годились. Затем она начала читать ему лекцию о «глостридиум ботулинум», которые, мол, заводятся в тушенке и могут отравить в десять раз сильнее любых лесных растений. Боже, как я смеялся!