Тимандра Критская: меч Эроса
Шрифт:
– Ты не отвечаешь… – простонала Тимандра. – Что мне теперь делать?
Лягушка издала какой-то хриплый звук – и внезапно ринулась вниз, с неожиданной ловкостью перепрыгивая с выступа на выступ. Еще мгновение Тимандра могла ее видеть, а потом лягушка скрылась в темноте, и теперь наверх доносились только тяжелые, шлепающие звуки ее прыжков.
Тимандра растерянно моргнула – и чуть не упала, ощутив, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она была вся, от кончиков ногтей, окрашена в золотистый цвет и матово светилась в солнечных лучах.
Девушка удивленно оглянулась.
Аитон! Лягушка услышала его шаги раньше Тимандры, потому и скрылась.
Сколько же времени Тимандра
– Что ты здесь делаешь? – сердито проговорил Аитон. – Люди собрались и ждут пророчества.
Жрец был облачен в длинную и просторную белую хламиду, которая прикрывала его тело и спускалась до земли. А может быть, Тимандре только померещилась леопардовая шкура Диониса и бычья голова Минотавра? И все, что было потом? И вообще – вся минувшая ночь померещилась?
– Ты помнишь пророчество? – грозно спросил Аитон. – Или оно вылетело из твоей глупой головы?
– Помню, я все помню, – испуганно выдохнула Тимандра. – Я все скажу, скажу…
Они чуть не бегом вернулись к храму и вошли в него сбоку.
Еще издалека Тимандра расслышала гул голосов, а когда они с Аитоном появились на ступенях храма, она ужаснулась при виде целого моря голов. Хотя в этом не было ничего удивительного – ведь, чтобы услышать пророчество, собирались жители не только ее селения, но и люди со всей округи. Многие даже спускались с гор. Еще в давние времена – после легендарных землетрясений – некоторые из прибрежных жителей ушли к вершинам Дикты, да там они и обосновались навсегда. Но и они явились сейчас к храму Великой Богини. Их можно было узнать по изобилию роскошных меховых плащей (в горах куда холодней, чем на побережье, тем более по ночам, а кое-где и летом снег не тает!). Горцы обычно обувались не в сандалии, а в короткие мягкие меховые сапоги, которые не снимали даже в самую жару.
Сейчас они, как и все прочие, нетерпеливо переминались с ноги на ногу и выкликали:
– Пророчество! Пророчество!
Аитон резко вскинул руки, а потом очень медленно опустил их ладонями вниз. Повинуясь этому жесту, люди постепенно замолкали, и к тому мгновению, как руки Аитона повисли вдоль тела, на площади воцарилась такая тишина, что Тимандра отчетливо слышала, как тихонько позванивают под легким ветерком золотые пластины, нашитые на ее одежду.
– Говори! – приказал Аитон. – Скажи людям все, что открылось тебе священной ночью во время тайной встречи богов!
Жрец положил ей руку на плечо – как бы для того, чтобы подбодрить, – однако Тимандра ощутила, с какой силой вонзились его позолоченные ноги в ее тело. Боль заставила ее согнуться, а потом и опуститься на колени. Слезы нахлынули на глаза, и девушка не выговорила, а прорыдала пророчество, и люди, слушая ее дрожащий голос, содрогались и сами.
– Боги гневаются на критян, – начала Тимандра, в голове которой мигом ожили все слова, произнесенные ночью Аитоном. – Они открыли мне: то время, когда критяне позволяли женщине торжествовать над своими богами, должно уйти! Безвозвратно кануть в прошлое! Великая Богиня должна уступить свое место мужчинам, однако не тем бледным идолам, которых навязывают нам афиняне. Слишком долго Богиня отдавалась велеречивому и вечно хмельному Дионису. Ее истинный супруг никто иной, как Минотавр, и пред ним она готова склониться, ему готова покориться!
Площадь издала столь дружный и единый вздох, что можно было подумать, будто у всех собравшихся единая грудь. А Тимандра продолжала:
– Если бы Минотавр убил Тезея в Лабиринте, на Крите воцарилась бы власть, угодная нашим древним богам. Однако Ариадна, богиня-на-земле, предала брата, царство и всех критян
Коленопреклоненная, поверженная девушка, воплощавшая Великую Богиню, – это зрелище, очевидно, производило сильное впечатление, потому что собравшиеся послушно, хоть и нестройно заголосили:
– Приди же, Минотавр! – но тут же воцарилась тишина, а потом раздалось несколько потрясенных восклицаний.
Дети испуганно заплакали.
Чуть повернув голову, Тимандра увидела никого иного, как Сардора с его бледным нарумяненным лицом и старательно завитыми иссиня-черными волосами. Однако сейчас на нем была не фуста, а такое же одеяние, как у Аитона. В руках он держал ту же самую бычью голову, которую ночью надевал на себя жрец! Это при виде ее онемели люди…
Но их ждало куда более удивительное зрелища! Сардор с низким поклоном преподнес голову Аитону, и тот водрузил ее на себя, а потом сорвал свою хламиду – и предстал перед людьми обнаженный. Не только руки, но все тело его, и даже восставший фаллос, оказались вызолочены, так что он напоминал изваяние какого-то странного, чужого бога.
Вновь общий вопль вырвался у собравшихся, и все дружно рухнули на колени.
А Тимандра не отрываясь смотрела на Сардора, который склонился перед Аитоном, тая похотливую улыбку, игравшую на его губах.
И тут девушку словно бы стрела пронзила!
– Молох! Великий, возлюбленный Молох! – закричала она вне себя. – Вижу тебя! Молюсь тебе! Поклоняюсь тебе! Принадлежу тебе!
Сардор разогнулся и с изумлением уставился на нее. Ведь эти же самые слова выкрикнул он ночью…
Аитон резко повернулся и устремил на Тимандру дырки, просверленные на месте глаз в бычьей голове. Девушка не могла видеть выражения лица жреца, хотя чувствовала исходящую от него угрозу. Однако она уже не могла остановиться.
То видение – страшное видение! – которое явилось ее внутреннему взору, пока Аитон предавался страсти с Сардором, вдруг стало не просто воспоминанием. Стоило Тимандре взглянуть на позолоченную фигуру Аитона с бычьей головой, видение словно бы ожило, сделавшись пугающей явью, – и это заставило Тимандру снова закричать, да так громко и страшно, что люди оцепенели:
– Не Минотавру будем поклоняться мы, а Молоху! Вызолоченный идол его огромен, руки его жаждут приношений, бычья голова на плечах его, а чрево разверсто и готово поглощать все новые и новые жертвы! В этом чреве семь огромных ртов, а внутри его горит пламень. Детей ваших поведут к Молоху со всех концов Крита, и жрецы с завитыми волосами и нарумяненными лицами будут изжаривать их, чтобы насытить идола. Но ненасытима утроба его! Молох пожелает перебраться через море, чтобы подчинить себе всю Аттику, [8] всю Элладу! И всякий раз предсмертные крики несчастных жертв будут сопровождаться сладострастными воплями жрецов, которые выжигают на себе признаки своего пола и отдают чресла свои другим мужчинам! За это их называют кедешим – посвященные, – и они верно служат своему страшному, ненасытному божеству!
8
Так называлась часть Эллады, в которой находились Афины, Коринф и некоторые юго-восточные области.