Тимандра Критская: меч Эроса
Шрифт:
Лицо у него было суровым и нахмуренным, а рот казался слишком узким – так крепко и явно неодобрительно были стиснуты его губы.
– Как прикажешь, господин, – с трудом разомкнув их, проскрипел казначей, однако не спеша развязывать кошель. – Но ведь ты видишь, что этот ничтожный порнобосос нагло врет, желая поживиться за счет вашей безмерной доброты? Портовая шлюшка со всеми своими долгами стоит раза в два, а то и в три раза дешевле! Да и следует ли тратить твое богатство на эту немытую нищую бродяжку?! Не лучше ли сделать щедрое пожертвование в храм Афродиты Пирейской, покровительницы мореплавателей и странников? Ты сейчас как раз собираешь в путешествие на Мелос, тебе не помешает ее помощь!
– Успокойся, Ксантос, – улыбнулся его хозяин. Он слегка картавил, однако этот недостаток, который обычно вызывает насмешки, придавал его речи особое очарование. – И умерь хотя бы немного свою страсть беречь мое богатство! Его хватит и на мой век, и на век моих детей, если я когда-нибудь обзаведусь ими. А что до этой девчонки… Если ее отмыть и приодеть, она окажется хорошей служительницей Афродиты, ты уж мне поверь, я кое-что в этом понимаю. Так что богиня на нас не обидится. Слышишь, малышка? Как твое имя?
– Ти… – начала было девушка, но тут же спохватилась: – Идомена, господин мой, мое имя – Идомена.
– Прекрасное старинное критское имя, – кивнул незнакомец. – Да, ты в самом деле похожа на критянку. Тогда ты должна лелеять свою красоту так же, как лелеяли ее прекрасные критянки времен Ариадны и Федры. [23] Твои волосы должны быть надушенными и завитыми, а не болтаться свалявшимися прядями. Их надо украшать сверкающими гребнями, в ушах следует носить блестящие подвески, а на этой тоненькой шейке будут прекрасно смотреться тяжелые ожерелья из чеканных золотых звеньев. Ну и, само собой, тебе нужны красивые наряды. А главное, чистые и благоухающие! Ты и сейчас прелестна, а если твоей прелести дать подобающую оправу, от тебя вообще глаз будет невозможно отвести. Я бы с удовольствием тобой занялся и потратил на тебя гораздо больше, чем эти несчастные пять драхм, однако, как ты могла услышать, я должен отправиться в путь, а задержаться никак не могу, но ты дай мне слово, что, если боги еще раз нас сведут, ты предстанешь передо мной совсем в другом обличье. Найди себе покровителя, да побогаче. С такими глазами, как у тебя, это не составит труда, поверь. Знаешь ли ты, что они похожи на двух голубок – прелестных черных голубок? А твои губы…
23
Федра – сестра Ариадны, впоследствии – жена Тезея.
С этими словами он коснулся двумя пальцами подбородка Идомены, и та прерывисто вздохнула, почувствовав дивный аромат, исходящий от этих пальцев. Пахло легкой смолкой – именно так пахнут весной крошечные, еще мягкие, самую чуточку липкие шишечки кедра, который растет на Крите – не на побережье, нет, к морю он не спускается, – а чуть повыше, на горных склонах, нисходя в каменистые долины. Мелкие шишечки собирают, делают из них целебное масло и душистую эссенцию, которую очень любят критские щеголи. Значит, ее любят и богатые эллины!
– Твои губы… – вновь прошелестел шепот, от которого у Идомены замерло сердце.
– Господин! – обеспокоенно прошипел Ксантос, и душистые пальцы в последний раз ласково стиснули дрожащий подбородок Идомены, а когда взгляд красавца оторвался от ее глаз, и она вдруг почувствовала себя одинокой и покинутой.
– Ну, мне и в самом деле пора, – усмехнулся он, выпрямляясь, и в глаза Идомене бросилась большая карфита, [24] придерживавшая край гимантия на его груди. На ней с необычайной четкостью и редкостным искусством был изображен крылатый Эрос с мечом.
24
В античные времена обычно носили одежду без швов, которая скреплялась на груди или на плечах застежками. Они могли быть самыми простыми, но могли стоить целое состояние и поражали ювелирным искусством. Греки называли такую застежку карфитой. Римляне – фибулой.
Тем временем незнакомец снова велел слуге:
– Достань деньги, Ксантос! И твой нож наконец-то пригодится, чтобы перерезать эту грязную тряпку и освободить девочку.
Ксантос послушно выхватил нож и чиркнул по поясу Фирио. Движение было таким резким, что Бакчос упал на колени. Ну что же, зато в такой позе было куда удобнее собирать монеты, которые Ксантос горстями сыпал из сумки, с непостижимой быстротой пропуская их между пальцами и шевеля губами – считая.
Идомена уставилась на него, потом перевела глаза на Бакчоса, который ползал на коленях, собирая вожделенные оболы, – и расхохоталась.
Она поняла, что Ксантос нарочно швырял Бакчосу оболы – более мелкую монету, – а не отсчитал пять увесистых драхм. Ксантос хотел унизить порнобососа.
Идомена пришла в восторг!
Она повернулась, чтобы поблагодарить своего спасителя, – да так и ахнула, не увидев его. Божество словно вознеслось на Олимп, с которого изволило снизойти на несколько счастливых мгновений!
Хотя нет: Идомена чутким ухом уловила удаляющиеся шаги в улочке, ведущей к морю, кинулась туда – и еле успела увидеть удаляющуюся фигуру в развевающихся одеждах. Ее спаситель двигался с беспечной грацией, высоко держа голову, весело и равнодушно поглядывая вокруг, и Идомена вдруг догадалась, что божество, которое только что обворожило ее словами, взглядами, улыбками и всем восхитительным благоуханием своей красоты и своего великодушия, уже забыло о ней! Этот необыкновенный человек уходит – и она больше никогда, никогда не увидит его!
В отчаянии Идомена рванулась вслед – и внезапно наткнулась на Ксантоса, который внезапно выступил из-за угла… похоже, он подкарауливал там девушку!
Одной рукой Ксантос схватил Идомену за тонкие запястья и без особого усилия приподнял над землей.
– Эй, девка, – тихо проговорил он, словно бы с неохотой выталкивая слова из своего узкого рта, – вот что я тебе скажу. Я так и знал, что ты развесила уши, слушая эти сладкие речи. Но господин мой Алкивиад, сын Клиния Евпатрида, рожден для того, чтобы сводить людей с ума: что мужчин, что женщин, – и, если бы меня не было рядом, толпы этих влюбленных в него безумцев изорвали бы на клочки его хламиду, и гиматий, и хитон. Не зря говорят, что в юности Алкивиад отнимал у жен мужей, а когда вырос, отнимает у мужей жен! Но я рожден для того, чтобы оберегать господина моего Алкивиада от назойливых поклонников и поклонниц, а самое главное – от грязных потаскух вроде тебя.
Вслед за этим Ксантос снова вытащил нож и поднес его к горлу Идомены, которая по-прежнему болталась над землей.
Задумчиво спросил:
– Ну что, перерезать тебе горло, или ты предпочитаешь, чтобы я воткнул этот нож тебе в сердце?
Девушка таращилась на него, не в силах вымолвить и слова, но в это мгновение звучный, очаровательно картавящий голос пронесся над переулком:
– Ксантос! Куда ты запропастился?
– Иду, господин мой! – закричал слуга и разжал руку.
Каким-то чудом Идомена удержалась на ногах и не распростерлась в пыли у ног Ксантоса.
– Господин мой Алкивиад снова спасает тебя, – криво ухмыльнулся он своим крепко стиснутым ртом. – Твое счастье! Живи!
И исчез в тех же проулках, где скрылся его хозяин.
– Алкивиад… – прошептала Идомена, и ей почудилось, что каждый звук этого имени ласкает ее губы, подобно пьянящему медовому напитку, а прекрасное, высокомерное – и в то же время такое доброе, такое ласковое лицо снова возникло перед глазами.
– Алкивиад! – повторила она, зажмурившись от неописуемого восторга, который пронзил ее сердце, словно острие меча.