Тимка-новосёл
Шрифт:
— Мы скоро остановимся? Да? — не вытерпел Тимка.
— Скоро, скоро! — кивнул тракторист и рукавом смахнул со лба пот.
Тимка всматривается в степную даль. Над травой возвышается горка, похожая на слоёный пирог; приглядевшись, Тимка заметил на её вершине птицу. Она сидела неподвижно, чернея на тёмно-синем небе. Может быть, это тот самый беркутёнок, который исчез из вагончика? Отец говорил, что его поймали на сопке; мог же беркутёнок вернуться в своё гнездо.
— Дядя! — обратился Тимка к Данилычу. — На сопке беркутёнок сидит?
— Сам ты беркутёнок, — улыбнулся тракторист. — Камень это. Приглядись хорошенько: сопка на петушиную голову похожа, и прозвали её «Камень Петух».
Сколько Тимка ни силился представить себе сопку петушиной головой, у него ничего не получалось, и он недовольно протянул:
— Со-все-ем и не-е по-хо-жа-а-а… Ты всё это сам придумал.
— Придумал? Смотри хорошенько! — Оторвав руку от рычага, тракторист повёл пальцем по очертанию сопки, приговаривая: — Вот шеи, а вот голова, клюв, гребешок… Точно — петух!
Теперь и Тимке стало казаться, что сопка действительно похожа на петушиную голову.
— На этой сопке, — продолжал Данилыч. — Рахман, который привёл тебя к трактору, беркутёнка словил.
— Лохматый Дядя словил? — удивился Тимка.
— Привёз птицу на полевой стан, в вагончик посадил. А как узнал, что его добыча тебя лапой по щеке хватила, — в мешок да от греха подальше — в аул отвёз. Отец у него в ауле живёт. Охотничает… Разную живность для зверинцев добывает.
— Беркутёнка в клетку посадят? Да? — опечаленно спросил Тимка.
— В клетку… — буркнул Данилыч и остановил трактор.
Подошла Тоня и начала разговаривать с трактористом. Данилыч, кивнув на Тимку, сказал, что ему тоже жалко мальчишку.
— Зачем же ты его оставил у себя? — упрекнула Данилыча Тоня.
— Зачем, зачем?! Куда бы он делся? — оправдывался тракторист. — Рахман не мог бросить отару, он перегоняет овец в Глухую балку. Не оставлять же шатуна в степи.
Разговор взрослых напомнил Тимке о том, что бабушка сейчас, наверно, ищет его и снова бьёт ноги. К тому же получается, что он мешает взрослым: иначе зачем было прицепщице упрекать Данилыча за то, что тот взял Тимку на трактор.
— Заморился небось до смерти? Побегай, пока мы тут справимся, — предложила Тимке прицепщица и, подав руку, помогла мальчику выбраться из кабины.
От долгого сидения ноги стали тяжёлыми. Тимка кинулся на траву и растянулся во весь рост.
Данилыч тоже вышел из кабины, кинув прицепщице сумку, сказал:
— Покорми «пахаря». Проголодался, поди, парнишка.
Тимке не хотелось есть: во рту было сухо, а язык словно распух и им было трудно ворочать.
Тоня достала из сумки яйцо и кусок хлеба. Подала их Тимке:
— Вот твоя доля. Сегодня мы на сухом пайке. Ешь!
Яйцо Тимке показалось кислым, а от хлеба пахло бензином. Вытирая руки тряпкой, Данилыч подошёл к мальчишке и весело проговорил:
— Ну, парень, давай быстрее! Надо торопиться. В кабине дожуёшь.
Снова качка и подпрыгивание на сиденье. Снова солнце жжёт шею и коленки, а время идёт медленно-медленно…
— Ишь ты, как разросся карагальник! — кивнув на кусты, усмехнулся тракторист. — Живуч, да и цепок! Как ты, парень, продрался через него? Герой! Ну, ничего, мы эти кустищи сейчас под корень махнём! А землица под ними добрая, урожайная…
Кусты пройдены. Трактор выполз на чистое поле, и Тимка увидел двух человек, сидящих на траве.
— Смена нам, парень! — обрадовался Данилыч. — Сдадим «коня» — и до дому. Доберёшься на своих двоих?
— Дойду… — неуверенно ответил Тимка.
Ждать, когда Данилыч передаст сменщику машину, пришлось долго. Солнце уже не жгло, а степь подернулась белёсой дымкой. Тимке было интересно смотреть, как тракторист льет масло. Густой чёрной струей масло тянется из длинного горлышка банки и исчезает внутри трактора.
— Лады! — проговорил один из сменщиков и сел в кабину. Второй надел на глаза шофёрские очки и взобрался на сиденье плуга. Трактор, попыхивая чёрным дымком, не спеша двинулся в степь, в ту сторону, где солнце почти наполовину скрылось за грядой сопок.
Тимка не заметил, когда и как его рука очутилась в руке Данилыча.
— Да-а, парень, денёк для тебя выдался не из лёгких, — посочувствовал тракторист и приободрил: — Ну, ничего, зато и в речке искупался, и каменную петушиную голову видел. Шагай, шагай смелее!
Вдали показались вагончики. Тимка рванулся было вперёд, но Данилыч, не выпуская руки мальчика, сказал, что до полевого стана ещё далеко и торопиться не следует. Так оно и вышло. Пришлось ещё долго шагать, прежде чем Тимка подошёл к своему вагончику.
— Тоня! — окликнув Данилыч идущую позади прицепщицу. — Дай сюда сумку!
Тоня подошла и подала трактористу сумку. Достав из неё аккуратно связанный веник и хлебный нож, Данилыч подал их Тимке.
— Вот, парень, отдай бабушке. Рахман даве сказал мне, что бабка тебя за веником послала. Как же ты явишься без него? Нехорошо! Благодари Тоню. Это она тебе такой смастерила красота, а не веник!
— А рогатку? — вырвалось у Тимки. — Мне рогатку надо, я буду сусликов стрелять!
— Ишь ты, зверобой какой нашёлся! — рассмеялся Данилыч. — О рогатке Рахман мне ничего не говорил, придётся тебе её самому добывать. Ну, иди!
Бабушки дома не было. Положив веник и нож на раскладушку, Тимка принялся рассматривать руки и коленки: их сильно жгло, и они ужасно покраснели. Решив, что если руки и коленки смочить водой, то их не так будет жечь, Тимка запустил пятерню в ведро с водой и начал плескать ею сначала на плечи, а потом на коленки. Но жар от этого не утих. Тимка понял, что он спалился на солнце. Нет, так он ещё никогда не сгорал! Забравшись на табуретку, Тимка задумался над тем, что он скажет бабушке, если та начнёт ворчать.