Тимур. Тамерлан

Сегень Александр Юрьевич

— Самой яркой из искр, — с полупоклоном улыбнулся Искендер.

В эту минуту разговор был внезапно прерван весьма шумной сценой, когда в прихожую перед покоями Тамерлана ворвался не кто иной, как великий темник Аллахдад. Он был в страшном гневе и тащил за шкирку вырывающегося и вопящего лекаря-венецианца Адмона. Швырнув его к ногам Халиль-Султана, прославленный военачальник выхватил из ножен свой кривой меч и взмахнул над головой несчастного еврея.

— Постой, Аллахдад, что ты собираешься делать? — воскликнул царевич.

— Ваше высочество! Позвольте я отрублю ему голову в вашем присутствии, — прорычал темник.

— Но что он сделал? Объяснись вначале!

— Проклятый йахуд! Он явился ко мне вчера

вечером и принялся соблазнять какими-то туманными речами, из которых невозможно было понять, то ли наш великий вождь Тамерлан скончался, то ли скончался, но как бы ещё жив, то ли и не жив и не скончался, а где-то такое витает… Но одно я понял определённо — он хотел, чтобы я собрал своё войско, занятое сейчас подготовкой к великому походу на Китай, и пришёл в Самарканд брать власть в свои руки. Разреши мне отделить его голову от шеи!

— Да нет же, нет! — возопил Ицхак бен Ехезкель Адмон. — Всё вовсе не так! Я просто заботился о безопасности государства и счёл нужным предупредить солнцеподобного Аллахдада о том, что в Самарканде могут возникнуть беспорядки.

— Как смеешь ты, поганый муктасид [182] , называть меня солнцеподобным, если лишь Тамерлан подобен солнцу, за что и именуют его Султан-Джамшидом! — воскликнул в гневе Аллахдад.

— Виноват! Каюсь! — затрясся под вновь взметнувшимся мечом жалкий лекарь. — Но не называй меня муктасидом! Вспомни, что сказано в Коране: «И тех, кто следует иудаизму, ждёт щедрая награда у Аллаха» [183] . Ведь пророк Мухаммед лично скрепил завет с сынами Израиля.

182

Муктасид — несколько раз встречающееся в Коране слово, обозначающее людей, уверовавших в Бога, но не самозабвенно. Оно применяется у мусульман по отношению к христианам и в гораздо большей степени — к иудеям.

183

«И тех, кто следует иудаизму, ждёт щедрая награда у Аллаха». — Коран, сура 5, 69. Далее в той же суре следует обширная оговорка, что для получения этой награды иудеи должны отречься от весьма многих своих заблуждений.

— То пророк, — промолвил тут мирза Искендер.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Халиль-Султан.

— Что в той же суре, на которую ссылается почтеннейший мавлоно Ицхак, сказано: «И ты увидишь, что из всех людей сильнее всех вражда к уверовавшим в Бога горит в сердцах язычников и иудеев».

— Ах, — поморщился Халиль-Султан, — ни к чему сейчас эти путаные богословские споры. Не ровен час, Аллахдад снесёт башку этому йахуду, а мавлоно Ицхак — муж полезный и весьма учёный. Эй, стража! Схватите лекаря Ицхака да бросьте его в одиночный зиндан на четыре дня, чтобы он не совал свой нос куда не следует.

Аллахдад, когда увели венецианца, остался в явном разочаровании. Вложив свой меч в ножны, он сказал:

— Ваше высочество, дозвольте мне хотя бы одним глазком взглянуть на измерителя вселенной, дабы удостовериться, что он жив и здоров.

— Он жив, но нездоров, — отвечал царевич, — и находится без сознания.

— Всё равно. Ваше высочество! Ради нашей с вами боевой дружбы! Вспомните, как мы сражались с вами бок о бок в Индии и Сирии!

— Ну, хорошо, — сказал Халиль-Султан. — Только издалека. Не ближе, чем с расстояния пяти шагов.

И он повёл Аллахдада в покои Тамерлана. Мирза Искендер незаметно пристроился к ним сзади. Подойдя к смертному одру великого эмира на пять шагов, Халиль-Султан остановил доблестного военачальника. Некоторое время все стояли молча.

— Ну? — сказал наконец Халиль-Султан. — Теперь ты видишь, что он жив? Видишь, как он едва заметно дышит?

— Да, вижу… — весьма нерешительно ответил Аллахдад.

И в этот миг произошло невероятное. Все трое увидели, как грудь Тамерлана медленно поднялась и опустилась в долгом-долгом глубоком вздохе. Халиль-Султан и Искендер в ужасе отшатнулись, а Аллахдад возликовал и еле сдерживал радостные восклицания.

За этим глубоким вдохом и выдохом не последовало новых. Халиль-Султан дал знак всем выходить. Аллахдал, рассыпавшись в благодарностях, ушёл довольный и успокоенный. Халиль-Султан и Искендер — в мистическом страхе.

— Что это значит, мирза? — спросил царевич. — Я был в полной уверенности, что он мёртв.

— Тамерлан не должен умереть, — ответил Искендер. — Нам нужно как следует подождать его оживления. Я могу быть свободен?

— Да.

Возвращаясь к себе, мирза терялся в догадках. Может быть, это газы блуждают по телу покойника? Но если бы труп разлагался, был бы запах. А запаха он не почувствовал никакого, когда стоял в пяти шагах от смертного одра Тамерлана. Придя в свою комнату, расположенную на втором ярусе Синего дворца, Искендер не нашёл иного занятия, как сесть за продолжение своей повести о поганом царе Самаркандском.

Глава 48

Возвращение в Самарканд

В Кеше беглецы пробыли недолго. Мухаммед торопил свою возлюбленную, которой, напротив, не терпелось уединиться. От чувства свободы она была будто пьяная. Но благорассудный Аль-Кааги был неумолим, и они отправились в дальнейший путь. На третий день своего бегства они добрались до Шерабадской долины, на четвёртой — увидели берега Джайхуна, а на пятый — прибыли в город Термез, и уже здесь только Мухаммед счёл возможным расслабиться и немного отдохнуть перед тем, как продолжить движение.

Огромный термезский караван-сарай был в это время почти пуст, что, конечно, не могло не понравиться двум влюблённым. Денег у Мухаммеда было достаточно, и он снял самую лучшую комнату на нижнем этаже. Соседом по комнатам оказался богатый багдадский купец, в числе прочего товара вёзший в Самарканд драгоценности. Поскольку Зумрад всё своё имущество оставила в Кок-Сарае, Мухаммед привёл её к багдадцу, чтобы она могла выбрать себе всего, чего пожелает. Бывшая жена Тамерлана уже не скрывала того, что она женщина, а не больной брат обладателя пайцзы.

И вот, уединившись со своим возлюбленным, Зумрад предстала перед ним в дивном наряде из шёлковых и прозрачных тканей, уши её украшали серьги со множеством бирюзы и жемчуга, на руках позвякивали великолепные золотые, осыпанные разными каменьями багдадские шаббахи [184] , пятиперстные, искрящиеся, а на щиколотках звенели нежными колокольцами ножные браслеты.

И всё это он надел на неё для того, чтобы затем медленно снимать — одну одёжку за другой, одно украшение за другим, целуя каждый пальчик, запястья, щиколотки, локти, колени. Они чувствовали себя в безопасности и не спешили, наслаждаясь любовью долго, со сладостной мукой. Спустился вечер, наступила ночь, а когда термезские муэдзины пропели азан, возвещающий начало утреннего намаза, двое влюблённых, укравших своё счастье у самого Тамерлана, только-только уснули в объятьях друг у друга.

184

Шаббах — восточное женское украшение, состоящее из перстней и браслетов, соединённых между собою цепочками и камнями в оправе.