Тимур. Тамерлан
Шрифт:
Но в понедельник наступил резкий спад. Тамерлан стал вялым, лежал неподвижно и чувствовал, как медово-молочный туман медленно приближается к нему. В тот день появился Джильберге и обнаружилось бегство Мухаммеда Аль-Кааги и малышки Зумрад, которую Тамерлан прозвал Яугая-агой. Ей не было яснадцати лет. Ей было четырнадцать, и всё же больной обиделся, что она бросила его в такую минуту, когда туман ещё только-только начал снова наползать. И он послал немца Джильберге в погоню.
И вновь его стали мучить лекари. Кровопусканиями и припарками, растираниями и иглоукалыванием. Однажды он увидел себя сидящим в огромном чане, наполненном тёплым густым мёдом, и удивился тому, как причудливо перевоплотился его туман — в настоящий мёд.
После медовых ванн, в которые добавлялся ещё и отвар капусты, вновь наступило недолгое улучшение, на сей раз продолжавшееся менее двух дней. Тамерлан
От подобной мысли он встрепенулся, приподнял веки и почти чётко произнёс:
— Китай…
Далее туман покрыл его сознание тяжёлым, толстым снежным сугробом. Ещё какое-то время отдалённые голоса чудились его слуху, но наконец и они растаяли, уступив место непроницаемому, равнодушному безмолвию.
Глава 44
Искендер о Тамерлане
(Продолжение. Вновь жеребёнок)
Зимуя в горах Карабахских, Тамерлан вовсе не намеревался давать людям своим отдых, а, памятуя о словах Кайсара: «Войну корми войною», принялся затевать вражды с жителями окрестных гор Кавказских и прежде всего с грузинцами. Сей народ грузинский, удалой и красивый, богатый песнями и сказаниями, в бою часто бывает робок и для войны мало приспособлен. Но средь них водится много курдов, а курды — народ воинственный, славный некогда своим знаменитым воеводою и султаном Саладином, завоевавшим многие земли от Египта до Сирии, Армении и Мосула. Когда же рать Тамерланова явилась под стены гор Кавказских, у грузинского царя Георгия служил военачальником курд Тахир Джалайриан. Доселе Тамерлан был знаком с его отцом, Ахмедом, коего бил пять лет назад, идя на Тохтамыша и Золотую Орду. Тот Ахмед, убежав от Тамерлановой рати, послал царю чагатайскому письмо со словами: «Хотя рука моя в бою меня подвела, зато в бегстве хромота не мешала. Аще же в другой раз побью тебя, не убежишь от меня, хромой диавол!» Но встретиться с Тамерланом Ахмеду больше не привелось, ибо он вскоре умер. Сын же его, Тахир, покуда чагатаи ходили воевать в Индию, отвоевал у самаркандского царя грузинскую крепость Алинджу. И вот теперь, явившись снова в Грузию, Тамерлан потребовал от царя Георгия выдать ему героя Тахира, а когда тот отказался, начал безжалостно истреблять грузинцев, жечь их села и христианские храмы, сады и виноградники. Войска грузин и курдов слабы оказались для войны с многочисленными и грозными чагатаями. Царь Георгий и воевода его Тахир, по примеру того Ахмеда, токмо бегали от Тамерлана, и хромота не мешала им в беге. До самой весны кровожадный завоеватель забавлялся охотою на живых людей-грузинцев и почти полностью истребил народ сей, немало понастроив башен из отсечённых голов человеческих.
С наступлением весны Тамерлан двинул войска свои в земли, принадлежащие турку Баязету, действиями своими принуждая его объявить чагатаям войну. Летом он взял крепости Себаст и Малатью, зело важные на рубежах между Азиею и Анатолией. Баязет не был ещё готов сразиться с соперником, а Тамерлан желал обеспечить тылы свои и направил рать в Сирию, напуганную новыми слухами о чагатайских жестокостях, ибо после взятия Себаста Тамерлан приказал засыпать все колодцы пленными армянами, защищавшими сию твердыню, и четыре тысячи человек оказались заживо брошенными в кладези и засыпаны сверху землёю.
По пути в Дамаск завоеватель пожелал овладеть грозной крепостью Алеппо. Здесь, у стен этого города, султан сирийский Фарудж вступил в неравное сражение, был разгромлен и бежал до самого Дамаска, а Тамерлан спокойно овладел Алеппом, где поначалу вёл себя милосердно и устроил состязание учёных арабов с учёными чагатаями. Смущённые пред ликом ужасного покорителя мира, арабы робели и во всём уступали в споре своим соперникам. Тогда, видя их робость и полное подчинение, Тамерлан разгневался, ибо хотел насладиться изысканным учёным спором, а ничего не получилось. «Робость ваша сослужила вам плохую службу», — рек он жителям Алеппо и приказал построить башню из десяти тысяч отсечённых глав местных арабов, не трогая лишь христиан, ибо накануне во сне виделся ему белый жеребёнок с перерезанным горлом.
Двинувшись далее в сторону Дамаска, нигде не встречал он противления. Князьки городов и крепостиц сами выносили ему ключи и тем спасали себя и жителей своих от погибели. Подойдя к Дамаску, Тамерлан расположил орду вокруг города и принялся вести осаду. Несчастный султан сирийский Фарудж, выйдя из города, снова испытывал судьбу, вступив в битву с чагатаями, и снова был крепко бит, бежал, оставив на поле боя мёртвое войско, а город его вскоре сдался на милость победителя. Однако милости никогда не знало сердце смертоносца. Войдя в Дамаск, Тамерлан тотчас объявил жителей его погрязшими в мерзости, предающимися гнусным забавам содомским, и повелел воинам своим разорять град Дамаск беспощадно. И горел город сей прекрасный со всех сторон. И весь выгорел, окромя той башни, на которую в грядущем ожидалось сошествия Иисуса Христа, коего мусульмане именуют Исою.
О страшное зрелище! О дикое злодеяние, коему аз был свидетелем, и не токмо свидетелем, но и соучастником. Увы мне, грешному! Како дерзну рассказать о том? И Царица Небесная не сможет на Страшном судищи выпросить для меня прощения перед Господом. Малодушен и слаб оказался я, уроженец рязанский Александр, когда услышал повеление поганого государя своего. А повелел Тамерлан тако: «Каждому, кто считает его господином, принести одну отрубленную главу жителя Дамаска. А ежели кто не принесёт, тому самому голову с плеч долой рубить». И пошли все снимать жатву немыслимую. И всех мужчин дамасских обезглавили, но чагатаев было больше, нежели всех мужчин в городе, и начали тогда отрезать главы жёнам. Аз хотел бежать, но не сумел, и подошла моя же очередь нести Тамерлану отсечённую голову. И хотел я покорно выю свою склонить под меч злодея, да спасло меня лихое хитроумие некоторых чагатаев, кои срезали не одну, а несколько голов и потом эти головы продавали тем, кто сам не умел лишать людей жизни. И егда хотел я уже виниться, некий бездушный богатырь-барлас предложил мне купить у него сей страшный товар. Что делать оставалось мне, грешному? Голова-то уже была отсечена. Я и купил её за сто таньга. И принёс поганому царю самаркандскому, и тем спас свою жизнь. А голова та была женская и, быть может, принадлежала матери семейства. С укором взирали на меня её мёртвые очи, покуда нёс я главу сию кровожадному злодею.
Сказывают, что всех голов тогда было собрано около ста тысяч. Из них злодей построил семь башен, по количеству врат Дамаска. Пред каждыми вратами по башне. Были же и среди чагатаев такие, коим не удалось ни отсечь, ни купить голову, и им самим тогда пришлось внести свою голову в постройку башен, и слышал я, что таковых чагатаев оказалось не так мало.
Свершив сие новое злодеяние, зять и племянник Сатаны, прозванный Тамерланом, двинул рать свою дальше и возжелал овладеть Господним градом Иерусалимом, до которого от Дамаска уже было совсем близко. Гораздо ближе, нежели от Москвы до Ельца. Душа моя трепетала, когда думал я о том, что ожидает Святый Град и самый Гроб Господень, какая участь уготована Иерусалиму. Такая ли, как Дамаску? И если предстанет всё же Богородица Дева заступницею за меня пред Спасителем, то будет у ней один за меня довод, ибо если бы не мои старания, то, быть может, не повернул бы поганый Тамерлан рать свою и не отрёкся от мысли овладеть Иерусалимом и идти далее, дабы зимовать в Египте.
Сколь ни робок я по свойству своему, а тут, видать, сам Господь вселил в сердце моё отвагу. И совершил я таковое, за что несомненная смерть ожидала бы меня, коли узнал бы кто про мой хитрый умысел. Свершилось же всё по воле Божьей в окрестностях некоего селенья у подножия гор Гермонских. А за теми горами Гермонскими уже Иордан-река, по берегу которой и хотел двигаться Тамерлан до самого Иерусалима. У сего селения остановилась рать злодея для отдохновения, и надоумил тут меня Господь купить у одного местного араба белого жеребчика. Сто таньга я заплатил за него — столько же, како за главу той жены дамасской. И, отведя жеребёнка в укромное место, отсёк ему голову, а туловище зарыл в землю. Положив белую жеребячью главу в подушку, тайком подбросил её в шатёр Тамерлана. И так случилось, что подушка чуть было не оказалась под головой злодея. Когда же обнаружили, что в ней, Тамерлан сильно обеспокоился и на другой день отдал повеление не идти на Иерусалим, а идти назад в Сирию, где и зимовать в окрестностях спасённого Дамаска.