Тина и Тереза

Бекитт Лора

Отец Гленвилл машинально обвел взглядом незатейливое убранство протестантской церкви, точно искал ответа Всевышнего. Порой мечты о будущем грядущих поколений казались священнику несбыточными. Жизнь небесная — идеал, но в жизни земной отец Гленвилл не встречал идеалов. Что только не толкает людей на грех — все, от самого темного, до самого светлого! Вот и эта девушка говорит, что полюбила — сильно, бескорыстно, навсегда — и раскаивается в том, что вышла замуж, не дождавшись этой любви, а после обманула супруга. Роберта О'Рейли отец Гленвилл знал плохо, в дом на скале входил всего три раза: первый раз — исповедовать умирающую Одри, второй — крестить новорожденного Конрада (Джулия упросила святого отца сделать это в доме), третий — венчать Роберта с Тиной. Одри О'Рейли при жизни не раз приходила в церковь — молилась, говорила со священником, приносила дары. Она была

на редкость добра, много помогала бедным, особенно семьям, где было много детей. Теперь эту женщину вряд ли кто помнил — двадцать лет прошло… После ее смерти отец Гленвилл впервые возроптал, хотя ему было известно — первыми в царство Божье призываются самые честные, чистые, достойные. И все же… Эта женщина могла бы еще пожить, даря людям неподражаемо прекрасную улыбку, могла бы порадоваться солнечному свету, своему сыну. У нее, такой добродетельной и красивой, должен был быть не один ангел-хранитель, но увы! Почему лучшие люди уходят в мир иной в цвете лет, тогда как злые и порочные потрясающе живучи; отчего благородные растения нужно лелеять, а сорная трава растет сама по себе; по какой причине все доброе и светлое в человеческой душе приходится прививать и бережно взращивать долгие годы, между тем как дурному всегда найдется место — этого отец Гленвилл за всю свою жизнь так и не смог понять.

С Конрадом О'Рейли священник не был знаком, зато хорошо знал Джулию Уилксон, ее ныне покойного мужа Мартина, их сыновей, а посему был отчасти в курсе того, что творилось в доме над океаном.

Роберт О'Рейли и Тина… Дарлин умоляла помочь остановить дочь, и отец Гленвилл накануне венчания осторожно побеседовал с девушкой о серьезности самого важного в жизни шага, но Тина, как видно, принявшая твердое решение, не вняла совету все как следует обдумать. И вот результат!

Отец Гленвилл еще раз взглянул на склоненную голову девушки.

— Ты плохо поступила, дочь моя, — с подобающей строгостью произнес он, — причинила большое горе своему мужу и матери, хотя я верю, что в твоем поступке не было злого умысла. Хорошо, что теперь ты раскаиваешься! Ты должна чаще молиться о спасении своей души, а в миру вести себя смиренно и скромно, дабы не дать повод для дурных слухов.

— Да, я понимаю.

— Твой супруг требует признания брачной клятвы недействительной, и я нахожу основания для этого.

Тина кивнула. Отец Гленвилл, ничего больше не добавив, отправил ее домой, думая о том, что лучше этой девушке покинуть город вслед за сестрой. Сам он, многое повидавший в жизни, готов был простить ей грех, но знал — людская молва не простит.

Тина и Дарлин тоже это знали. Толпа с подобострастием и завистью взирает на того, кому выпало счастье возвыситься, но его же, упавшего вниз, втаптывает в грязь без жалости и сожаления.

Тина ждала от всех лишь осуждения, потому реакция матери на случившееся показалась ей неожиданной.

Вечером, вернувшись домой от соседки, Дарлин застала дочь сидящей в доме — бледную, заколдованно-неподвижную, похожую на восковую куклу, только распущенные волосы ее в лучах глядящего в окна заката казались розоватыми. Тина была непривычно одета — в старое линялое платье и стоптанные башмаки. Первые слова ее были:

— Мама, со мной случилось нечто ужасное!

Ровным бесстрастным голосом повела она длинный рассказ, а после, не закончив, повалилась матери в ноги с мольбой о прощении. Дарлин немедленно подняла девушку, бережно обняла, прижала к сердцу, и голос ее прозвучал неожиданно резко:

— Господи! Они использовали моего ребенка каждый в своих целях — мистер О'Рейли и его негодяй-сынок! — И, не дав Тине возразить, продолжила: — Не переживай, моя девочка, и не вини себя: это я виновата в том, что тебя не уберегла! Но ничего, все будет хорошо. Ты будешь снова жить здесь, со мной, и счастье еще придет к вам. Забудь об этих людях — у них черные души! Никогда не надо посвящать свою жизнь недостойным, от них нужно бежать или гнать их прочь! Я всегда любила твоего отца, он был самым лучшим, и ты еще встретишь такого, а об этом, первом, постарайся забыть. Он посмел оставить тебя, обмануть!.. Господи! Ну ничего, ничего… Даже если у тебя родится ребенок, мы вырастим и воспитаем его вдвоем — у меня еще хватит сил!

Тина была согласна с матерью далеко не во всем, и все же слова Дарлин ложились на душу девушки, как прохладная роса на сгорбленную от пыли и зноя траву. Мать не осуждает ее, она поддержит и поможет! Постепенно Тина успокоилась, легла и заснула, а мать еще долго думала о нелегкой судьбе. Почему несчастье идет за несчастьем? Сначала Барри,

потом потеря земли, Тереза, а теперь и Тина… В чем они, Хиггинсы, провинились перед Господом, в чем?

Две недели спустя Тина решилась пройти по улицам Кленси. Пусть смотрят, если так хочется, пусть осуждают ее, все равно! На нее и правда смотрели (целый калейдоскоп взглядов и отразившихся в них чувств — от невинного удивления до неприязни!), она приветливо, как и прежде, здоровалась со знакомыми, и ей отвечали. Конечно, историю развала ее брака знали далеко не все, поэтому многие пребывали в недоумении: что это дочка Хиггинсов идет по улице бедно одетая и без сопровождения своего, как говорят, очень состоятельного супруга? Тина хотела пройти по городу с гордо поднятой головой, но не смогла: она была из тех людей, чье поведение полностью совпадает с состоянием души. На промерзшей, овеянной зимним ветром земле не растут цветы…

А может, случившееся было сном? Несбывшимся, улетевшим навсегда… Может, не было Конрада, как и всего этого безумства? Девушка смотрела на вновь ставший недосягаемым особняк, величие которого было равным одиночеству, и ей казалось — она очнулась от грез или спустилась на землю с небес. И ребенка у нее тоже не будет — это Тина уже знала точно. «Бог миловал», — сказала Дарлин. Что ж, возможно, она права! Тине столько говорили о том, что Конрад не любит ее, просто посмеялся над ней, что он никогда не приедет в Кленси, что она почти поверила в это. Вот и Джулия Уилксон промолвила на прощание: «Не принесли вы счастья этому дому, мисс, но видать, такова судьба. А мистер Конрад… Он вряд ли вернется, а если вернется, то не к вам! Все виноваты в случившемся, все трое! Мистер Роберт мог бы понять, что в таком возрасте сложно взять судьбу за рога: в лучшем случае она вырвется и убежит, а в худшем — подденет и ударит о землю. А от мистера Конрада я такого не ожидала! Святое оно и остается святым, хоть в грязи, хоть в огне… Есть границы, которые нельзя переступать, что бы там ни случилось! Ну а вы — вы нам чужая, так что Бог вам судья».

Задумавшись, Тина прошла мимо идущих навстречу девушек, одна из которых оглянулась ей вслед и крикнула:

— Тина!

Карен? Да, это была Карен с одной из сестер. Тина остановилась.

— Как поживаешь, Карен?

— Иди, я тебя догоню, — сказала Карен младшей сестренке, а потом повернулась к Тине. — Все так же, а… ты?

— Тоже. — Девушка невесело улыбнулась. — Я больше не миссис О'Рейли.

Карен смотрела на подружку так, точно та побывала в стране райских снов, что слегка раздосадовало Тину. Вот предел человеческих стремлений — жизнь в роскошном особняке! Она тоже так думала, а в результате потеряла все — любовь, возможность отыскать Терезу… В песнь ее жизни в самом начале вкралась фальшивая нота, и мелодии не получилось. И все же Тине порою казалось, что она видит дальше, чем раньше, точно с глаз спала пелена.

— Но почему? — несмело спросила Карен. После того видения — Тина верхом на лошади рядом с Конрадом О'Рейли, элегантная, прекрасная, как богиня, — девушка смотрела на подругу снизу вверх.

— Так получилось…— Не желая ничего объяснять, Тина глядела в землю и чертила по ней носком туфли.

— Там было плохо? — задала вопрос озадаченная Карей.

— Там мне не место! — подвела Тина итог всему случившемуся и добавила: — Заходи, если будет время, я снова живу у мамы.

Она простилась с Карен и вдруг начала понимать, что, сама того не желая, воздвигла стену между собой и теми, кого знала с детских лет. И Карен, и другие будут, наверное, сторониться ее, потому что не поймут: человек способен понять только то, что хотя бы отчасти пережил сам. Отчуждение, вопрос, даже страх были в глазах говорившей с нею подруги — так смотрят на вернувшегося из тюрьмы или переболевшего неизвестной тяжелой болезнью. Только мать поняла ее и потому простила, но с матерью они были связаны незримой, прочной нитью родства душ — второй пуповиной, перерезать которую — значит лишить человека одной из главных жизненных опор. Труднее упасть, когда кто-то стоит за твоей спиной, и проще подняться, если сразу протянут руку!

С такими мыслями она подошла к лавке. Еще одно испытание! Фей, Дорис, Салли и остальные сидели на своих местах, точно куры на насесте. Наверное, пройдет много лет, а они все будут собираться здесь — до конца жизни.

Завидев Тину, они не смогли удержаться и, перегоняя друг друга, высыпали ей навстречу с лицами, полными злорадного удивления.

— О, глядите, никак это Хиггинс! — прозвучала знакомая фраза, и Тина поняла, что отныне ей уготована роль «второй Терезы».

Фей грубо дернула девушку за рукав.