Тингль-Тангль
Шрифт:
Чук и Гек небезразличны Ваське.
Но вечереющее небо, подоткнутое темными разломами крыш, небезразлично еще больше. Ямакаси неплохо поработал над ее телом, но кое-что от прежней Васьки все же осталось. Дрожь в пальцах, дрожь в груди, сведенный живот и пульсирующие молоточки в висках. Так бывает всегда, когда Ваське хочется попробовать что-то новое, испытать себя. И стоит ли менять такие чудесные, такие сверхъестественные ощущения на придурков Чука и Гека?
Не стоит.
Пошли они в жопу.
– Смотрите
Ждать ответа она не стала, она даже не обернулась на жалобные стенания кровельных листов: это Чук и Гек топтались на месте, решая, как им поступить.
– Эй, Васька! Эй!.. – кто из них крикнул, кто позвал ее, Васька так и не узнала.
Она перемахнула через гребень крыши и, спустя секунду, и думать забыла о Чуке и Геке: прямо перед ней, в центре окружности, соединяющей Гоа и Португалию, стоял Ямакаси.
Что произошло потом?
Он легко и беззвучно оттолкнулся пятками от поверхности и взмыл в воздух. Впереди вверх, локти чуть расставлены, ноги чуть согнуты в коленях; казалось, он попал на середину почти невидимого, овальной формы, коридора. А может, он сам и создал этот коридор? В любом случае основные воздушные потоки обтекали его, вихрились и становились плотнее у самых границ. От безотчетного страха за Ямакаси Васька крепко зажмурила глаза, а, когда открыла их, – он был уже на соседней крыше. Он смотрел на Ваську и улыбался. А потом помахал ей рукой и крикнул:
– Давай!..
Он предлагал Ваське сделать то же, что сделал он: перед лицом вечереющего неба, перед темными разломами крыш.
– Давай, ну же!..
Если она не решится на это сейчас, то не решится уже никогда. Именно эта мысль гвоздем сидела сейчас в Васькиной голове, никакая другая. Выдернуть его можно только в одном случае – последовав за Ямакаси. А не выдернешь, так вечно будешь натыкаться на проклятый гвоздь, царапать кожу до крови и горько сожалеть о несбывшемся.
Коридор.
Васька до сих пор видит его. Она, конечно, не такая ловкая, как азиат, купол Троицкого собора слева, купол Исаакия – справа; Васька бежит под горку, к краю крыши. И, оттолкнувшись от края (впереди вверх!), взлетает. Она рассчитывала на пустоту под ногами – ничего подобного, все дело в спасительном коридоре: он слишком плотен, он не даст ей упасть.
Не смотреть вниз.
Она и не смотрит, она сосредоточена на себе, на пьянящем чувстве полета (неизвестно, сколько он продлится).
Васькино сердце готово выпрыгнуть из груди, разум ликует, никогда еще она не была так счастлива.
Так свободна.
Впрочем, абсолютная свобода длится недолго, всего-то несколько мгновений. И за эти мгновения ее (ставший необыкновенно цепким) взгляд выхватывает мельчайшие подробности, мельчайшие детали ландшафта:
вот площадка, на которую Васька, скорее всего, приземлится,
вот вбитый в основание трубы крюк, за него можно ухватиться, чтобы сохранить равновесие,
вот металлический шест с антенной – еще один вариант подстраховки.
Слуховые окна, невысокие бордюры, швы в месте соединения листов металла, обрывки пожарных лестниц – всё служит отправной и конечной точкой одновременно, всё соединено между собой, небесный маршрут, вот как это называется.
Страстное желание снова и снова ощутить чувство полета, чувство абсолютной свободы, гонит Ваську вперед, по небесному маршруту. Каждый мускул ее тела напряжен и находится под жестким контролем, и прямо на ее глазах частокол труб превращается в чудесный лес, где главное – не потерять тропинку, иначе сгинешь навсегда. На тонких прутьях антенн сидят диковинные птицы, из-за кирпичных стволов выглядывают единороги, вепри и олени с расписанными граффити боками, – жаль, что Васька не может прочесть из них ни строчки; нет ничего прекраснее этих железных холмов. Нет ничего прекраснее огромного, чисто вымытого неба над ними.
А самое прекрасное заключается в отсутствии цели.
Движение – вот главная цель.
Кажется, оно никогда не кончится, хотя у Васьки уже гудят руки и ноги, а один раз она чуть не сорвалась с пожарной лестницы, бездумно понадеявшись на ее крепость.
Васька останавливается внезапно, как перед обрывом. Это и есть обрыв, крыши кончились. Прямо перед ней – свинцовое тело реки. Если Васька правильно сориентировалась в пространстве, это должна быть Фонтанка.
Ямакаси сидит на самом краю, уперевшись пеньковой (веревочной) ногой в водосточную трубу.
– Здорово, – подходя к нему, говорит Васька.
К чему относится это Васькино «здорово» – неясно. К реке, к крышам; к тому, что она как минимум трижды могла рухнуть вниз, но не рухнула; к единорогам, которые промелькнули перед ней подобно теням в волшебном фонаре; к диковинным птицам на прутьях антенн – и когда только им, наконец, раздадут листы с нотами и текстом песни «How Deep Is The Ocean – How High Is The Sky»?
Никогда.
Васька собирается жить долго. По крайней мере, до тех пор, пока на свете существуют крыши.
– И правда неплохо, – Ямакаси достает из кармана жилетки мятую сигарету и протягивает Ваське. После всего случившегося Васька нисколько не удивилась, если бы он добыл огонь из указательного пальца. Ничего такого не происходит: Ямакаси совершенно прозаически щелкает одноразовой зажигалкой.
– А где парни? – спрашивает он.
– Понятия не имею.
У сигареты странный привкус, но это не расслабляющая анаша, как можно было предположить, – смородиновый лист.
– Они давно просили меня встретиться, показать им, что такое настоящий ямакаси. Дать пару советов, если буду в хорошем настроении…