Шрифт:
Необходимое что-то
Это всегда так. Требуется. Все так делают. Иначе как? Не поймут. Никто и так не поймёт. Вернее, мало кто из тех…В начале что-то необходимо. Что типософия? О чём типософия? Про что типософия? Вот кусок интервью. Сейчас все берут интервью. Просто разговор уже и не по-русски как-то. Да и перед тем как начнём трипить…Типософия есть. Я ее точно видел.
«… Любая наука…Да вот какую ни возьми. Она всегда ищет ответ на вопрос: Почему?
– А типософия?
– И типософия. Но и это главное. Типософия задает следующий вопрос.
– Следующий вопрос? Зачем?
– Вот он. Видите? Проклятый вопрос. Холестериновая яма. Бойтесь зачем. Бегите от зачем. Он даёт скоротечную лёгкость и вечную передышку. Наука, дерзкая и отважная, превращается
– Ух ты.
– Именно. Как чётко вы формулируете.
– Значит, зачем…
– Не зачем. Обычная наука останавливается , тормозит после вопроса: Почему? А типософия только разгоняется. За первым почему идёт второе, третье и так до бесконечности.
– Что же здесь необычного. Я знаю, что ничего не знаю. Это Сократ.
– Я знаю, что я знаю. Это не Сократ. Чувствуете?…А вы умный. Сначала я подумал не очень. Вопросы с телефона читаете.
– Это модно.
– Это стадно. Но вы не безнадёжны. Можете ещё все перевердудь. Вы здесь.
– Я здесь.
– А значит типософия у вас в крови. Не каждый отважится взять у меня интервью.
– Это не я. Это хайп.
– Это не хайп. Это вы. А я шуфлядка. Деэспешная шуфлядка. Даже не из цельного дерева. Печать Икеи на мне.
– Вы говорящая шуфлядка. А какую делаете шарлотку…
– Льстец…Но мне нравится…Что же. Задавайте ваш вопрос. Я вижу он вас мучает с самого начала нашего разговора.
– Пообещайте, что ответите откровенно.
– Я типософ.
– Это не панацея.
– Это надежда.
– Хорошо. Как вы считаете у Бузовой с Батрудиновым это серьёзно?»
Упадок и разрушение деда Вилкина?
Наука типософия – как дагестанская команда по борьбе на выезде. Молода. Горяча. По-своему интеллектуальна. Культурна. Пусть и ходит в Эрмитаж в адидасах и белоснежных приорах. Но ведь культурно! Скупа на слова, но богата делюгами. Спорт – это что-то про жизнь, а не просто похавать. Так говорит тренер. Рустам Габитович, а не какой-то там Заратустра. По-любому лучше Рустам Габитович. Да хотя бы потому что он какой-никакой но человек, а не поселок Джапаридского района Мудакенской области республики Туркменистан. Плюс ко всем прочим достоинствам: что вольные дагестанские борцы, что наука типософия – пацанчики чоткие. Принципиальны и бескомпромиссны. На любой вопрос готовы дать доброжелательный и развернутый бросок через спину с прогибом. Это для физических лиц. Для юридических обязательный бонус. Контрольный удушающий с тройным мускусным нельсоном. Поэтому совет. Не булькать раньше времени, а слушать то, что говорят. Ведь иногда это довольно здравые вещи. Послушать их идея куда как более полезная, чем не послушать. Для собственного здоровья уж точно. Поэтому слушайте. Вот вам крючок.
Древние римляне вымерли.
А вот и рыбка.
Вымерли, потому что у них не было своих древних римлян.
Пока вы хватаете ртом воздух и теребонькаете по-сухому жабрами, не спешите выключать читалку. Знаю, что вы там себе думаете. Какие дагестанцы? Добро с ломаными ушами. Какие древние римляне? Они по улицам без штанов бегали. Что вообще несет этот штемп? Слушайте. Штемп несет истину, которая в отличии от пенсионного возраста всегда конечна. Не торопитесь уходить. Вот так. На ровном месте. Как в 91-м. Когда все побежали в светлое будущее. То самое. Потерянное. В 17-м году. Перестаньте быть древними римлянами. Послушайте лучше современную быль. Про деда Вилкина, красавицу-вертикалочку и их трудный, неоднозначный выбор.
Дед Вилкин умер 10 августа 2018 года. До этого он прожил громобойных 77 лет, а умер тихо и незаметно. Настолько, что об этом печальном событии до сих пор никто не догадывается. Ни на почте, куда дед Вилкин все также ходит за пенсией. Ни в «Пятерочке» на Кирова 15, где продвинутый дед нет-нет да и прикупит по акции фигуристую бутылочку салатовой текилы и развесных вымороженных креветок. Побаловать себя вечерком под киселевофрению и полночный хронический ургантизм. Разве что лучший друг, тоже бывший машинист маневрового, Генадий Генадьевич Ёптель спросит удивленно.
– Ты чего, Сёма?
– А? Что? – оторвется от своих тяжелых раздумий дед Вилкин.
– Я говорю, ты зачем огурец пьешь? Это ж закуска.
Опомнится и тяжело вздохнет дед Вилкин. Протиснется своим расплющенным тепловозной осью пальцем в стакан. Выковыряет огуречный кружок и захочет все рассказать верному дружбану Ёптелю. Но как и во все прошлые разы не осмелится. Вместо этого хорошенько намексиканится перед телевизором и покажет в конце концов коллекционеру паспортов В.В. Познеру, что о нем думает Фабрика № 7, Калужской области. Имеет право дед Вилкин. У Познера такая же российская пенсия, а дед Вилкин еще подрабатывает. Лосей в сезон бьет в Беловодском заповеднике. Бил. Теперь нечем и незачем. 10 августа к деду должен был приехать внук. Год не виделись. Хотя вот она Москва. Рядом лежит. Переливается. Неуловимая. Многомиллионная. Такая большая, что, кажется, ее и нет вовсе. Фантазия – да. Реальность – да. Все да. Но так не бывает, а значит что-то здесь не так. С этой Москвой. С Фабрикой № 7 все понятно, а вот Москва никого не слушает. Делает что хочет и с кем хочет. Поэтому дед Вилкин в Москву не ездил. Максимум приближения – это деревня Селятино, а дальше ни-ни. От Москвы-жизнемешалки держался подальше, поэтому и прожил свои года без последствий. Так как сам хотел. Своей волей, а не чьим-то желанием.
Одни они остались. Дед и внук. От большой семьи ошмётки. Два сына у деда Вилкина было. Два. Нормальные такие Вилкины становились. Женами и детьми обросли. Старший дом затеял ставить и вот оно как вышло. Обычная история. Из топких 90-х так и не выбрались сынки. Старший со всей семьей под грузовик угодил, а младший (внук от него), когда Бумажка свернулась, пошел известной проторенной дорожкой вместе с супругой своей. Ленкой Мотылихой. Бабёнкой хорошей но податливой. Поддавала Ленка хорошенько. От сынка не отставала. Пили одинаково, но склеились по-разному. Сынок от рака горла в районной больничке. Дед Вилкин тогда с бабкой мандарины принесли. Кулёк целый нарыли. Неплохо так для 98-го дефолтного. Зашли в палату. Бабка выть осталась, как положено, а дед вышел. Не было там его сына. Что-то серое, рыбье лежало в больничной простыне. Не смерть это была. Дед Вилкин видел смерть. Она, чтобы не думали, живая. Интригует, борется. Кого-то на арапа берет, а к кому-то тихой сапой. Всяко бывает и леща подходящего жизнь смерти выписать может, если сам человек в понятии. Здесь же…А что здесь? Давней пустоты продолжение. Пустота не живет, не умирает. Она как средневековый Китай. Ждет на берегу, когда чего-то там проплывет. Может да, а может нет Может нет, а может да. Где здесь человеку место? А раз нет человека, то зачем выть-скулить над бледной застиранной простыней?
Ленка Мотылиха сгинула через два года после сына. До этого так опустилась, что ее даже из профсоюза плечевых исключили. Постаралась да… Бабка Вилкина какое-то время еще светилась своим уютным абажурным светом, пока не погас огонек под тяжелым камнем вины. Дед Вилкин никого, в том числе себя, не винил. Никуда не бегал. Ни в грусть-тоску, ни в водку. Раз больше было некому, пришлось ему оставаться с внуком наедине. С десяти лет тянул и сам рядом вытянулся. В душевном смысле. Подтаял суровый дед. С собственными детьми такого не было. Там жена всем верховодила, а он, что называется, патроны подносил. Теперь самому пришлось впрягаться. Кормить, поить, уроки учить, затрещины воспитательные раздавать и плакать. Всего раз но ведь было. Однажды ночью, когда совсем допекла мальчика легочная горячка. Вот что значит, рубать до вечера в хоккей без шарфа и толстых рукавиц. Внук кружил в кровати под пуховым одеялом. Хватался рукавицами за горло, упакованное в шарф. Это дед наказал, чтобы помнил, как зимой люди ходят. Размотал дед Вилкин шарф. Самого себя не выдержал. Потом эта непонятная вода, потекшая из глаз. Шарф очень пригодился. В остальном жили неплохо. На лосей ходили. В школе учились. Внук еще шарагу осилил, а дед не потянул. После года в псковской десантуре внук уехал в Москву. Неплохо устроился. Развозил по экзо планете Бирюлево экзососиски и колбасу. Первое время внук приезжал часто, но с каждым годом все реже. Так оно должно было быть и так оно было. Последний год по телефону переговаривались. Редко. Голос у внука был встревоженным, полузнакомым, но это радовало старика.