Тирадентис
Шрифт:
– Кого ты имеешь в виду?
– Хотя бы Англию, Францию и Соединенные Штаты. Полковник махнул рукой.
– Какая там Англия и Франция! Они даже не знают о существовании какой-то там Бразилии. Скажи пожалуйста, многих французов или англичан ты видел за всю свою жизнь на нашей земле? Я, например, не могу похвастаться, чтобы видел хотя бы одного, даже самого захудалого француза.
– И я тоже не видел, – признался Тирадентис. – Но есть люди, которые не только видели, но и говорили с выдающимися людьми этих государств, в частности с одним из известных деятелей Английской Америки, или, как ее сейчас называют, Соединенных Штатов. Говорили не только о погоде, но и обменивались мнениями о положении в Бразилии и возможностях поддержки борьбы нашей за независимость.
– Что же ответил этому таинственному бразильцу этот не менее таинственный американец?
– Подробностей
Конечно, Тирадентис прихвастнул, рассказывая об обещаниях оказать помощь, но ему уж очень хотелось иметь в лице полковника Жозе Айреса Гомеса единомышленника и завербовать приятеля в лагерь будущих борцов против португальского господства. Однако он не сказал ему ни о замышляемых планах организации восстания, ни о принятом им твердом решении посвятить себя борьбе с колонизаторами. Поздно вечером, когда Тирадентис ушел в свою хижину, Жозе Айрес Гомес еще долго не тушил светильник, шагая по комнате из угла в угол и думая о сказанном Тирадентисом. А потом не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок и тяжело вздыхая. Видимо, не москиты были тому причиной, так как полог кровати закрывала прочная тонкая сетка, надежно спасавшая от этих несносных существ.
На рассвете следующего утра Тирадентис попрощался с гостеприимным хозяином и продолжал путешествие, направляясь к Вила-Рике. Получив сообщение о предстоящем объявлении деррамы, Тирадентис решил избегать длительных остановок, горя желанием как можно быстрее добраться до столицы капитании. Однако, подъезжая к фазенде Режистро-Вельо, ему пришлось сделать еще один вынужденный привал, так как, сходя с лошади, он подвернул ногу и растянул сухожилие. Нога распухла, и требовался отдых. Хозяин фазенды, старый друг Тирадентиса, священник Мануэл Родригес да Коста, был очень рад встрече с прапорщиком.
– Заходи, заходи, дорогой друг! Вот уж кого не ожидал встретить! Какими судьбами в наших краях? Или ты бросил военную службу, или прапорщик потерял драгунскую форму? – шутил священник. – Ну что же мы стоим здесь у входа? Проходи, сейчас сядем обедать. В моем доме Тирадентис всегда желанный гость. О, да ты, я вижу, хромаешь! Наш знаменитый лекарь заболел! Может быть, на тебя напали бандиты, твои старые знакомые, которых столько лет преследуешь, нарушая священное писание, гласящее, что в мире всем людям нужно жить, как братьям?
– Нет, отец, это не бандиты. Во всем виноват новый губернатор виконт де Барбасена и его лучшие друзья – вице-король, наша августейшая повелительница королева донна Мария Первая и тому подобные.
Священник в ужасе воздел руки к небу.
– Помилуй, сын мой! О чем ты говоришь?! Как у тебя язык поворачивается произносить такие ужасные вещи?
– Безусловно, что касается моей ноги, то я шучу, в этом королева не виновата. Но если бы португальские власти внимательно отнеслись к моей просьбе, к моему проекту, то мне не пришлось бы возвращаться сейчас в Вила-Рику с пустыми руками и я не сделал бы привал, во время которого оступился и растянул себе ногу. Таким образом, косвенная вина падает на португальских правителей.
– Прошу тебя, замолчи, Тирадентис! Хотя, конечно, нас здесь никто не услышит, но не пристало нам так отзываться о людях, которые ниспосланы нам богом для того, чтобы мы подчинялись им, а они правили нами.
– Вы старше меня, отец. Но я все-таки осмелюсь возразить. Это путешествие заняло у меня больше времени, чем когда-либо. Мне хотелось выяснить настроения народа, посмотреть, как он относится к законам и распоряжениям, очем думает, какие у него планы. Большинство ненавидит португальские власти. Вы же понимаете, что деспотизм их становится невыносимым. Эти португальские правители заботятся только о том, чтобы наполнить свои карманы и карманы своих слуг, а затем уезжают восвояси. Но вы же понимаете, наша страна может быть самостоятельной. И если найти людей и договориться, то мы сможем освободиться от гнета Европы.
– Я тебя не узнаю, Тирадентис, – с еще большим испугом произнес священник. – О подобных вещах нельзя даже идумать. Все равно это ни к чему не приведет. Если хочешь, чтобы я относился к тебе так же, как и раньше, прошу в моем доме никогда не вести таких разговоров. Это противно всем моим убеждениям. Сам ты можешь думать что угодно, но я не хочу быть впутанным в какие-то незаконные махинации.
Тирадентис понял бесполезность продолжения разговора и не стал больше
– Еще раз прошу тебя, Тирадентис, не заводить со мной разговор на столь опасную тему. Он серьезен и ужасен. Лучше всего никогда не произносить таких речей, а то что-нибудь может с нами приключиться.
На другой день опухоль на ноге немного спала, и Тирадентис, несмотря на уговоры священника остаться еще на денек, тронулся в путь. Ему не терпелось встретиться как можно быстрее с Масиелом и начать действовать.
С наступлением сумерек Тирадентис добрался до Вила-Ри-ки. Накрапывал мелкий дождь, и при свете луны булыжники мостовой блестели, как полированные. Проезжая через мост дос Контос, он в темноте чуть не сшиб стоявшего там какого-то человека, жестикулировавшего и что-то бормотавшего себе под нос. Прапорщик так резко осадил коня, что тот отпрянул в сторону и попал копытами в большую лужу. Брызги долетели до незнакомца и, по всей вероятности, испачкали ему платье, потому что человек вне себя от гнева осыпал нелестными эпитетами и лошадь и всадника. Тирадентис продолжал свой путь, забыв тотчас же об этом незначительном происшествии. Он и не подозревал, что встреченный на мосту человек был не кто иной, как бывший судья Вила-Рики, известный поэт Томас Антонио Гонзага, направлявшийся на встречу со своими друзьями, тоже поэтами, Клаудио Мануэлом да Коста и Алваренгой Пейшото.
Гонзага, Алваренга и Клаудио Мануэл имеют самое непосредственное отношение к нашему повествованию, и поэтому давайте познакомимся с ними поближе.
7. СЛУЖИТЕЛИ МУЗЫ
Самым старшим из трех поэтов был Клаудио Мануэл да Коста. К моменту описываемых здесь событий ему уже исполнилось пятьдесят девять лет, из них последние десять он жил в Вила-Рике. Богатый человек, он владел многочисленными золотыми рудниками и землями. Но прославился Клаудио не своими богатствами и даже не своей деятельностью на посту секретаря местного правительства. Клаудио Мануэл считался одним из виднейших представителей бразильской литературы той эпохи. Влюбленный в родную землю, он воспевал в своих стихотворениях историю капитании Минас. Как поэт, Клаудио Мануэл да Коста был известен даже в Риме, где его называли Глауцесте Сатурнио. Произведения поэта пользовались большой популярностью, и часто стихотворения Клаудио Мануэла да Коста декламировались на официальных торжествах и семейных вечерах. Особенно все любили его поэму, которая называлась «Лабиринт любви». Долгие годы Клаудио Мануэл да Коста работал над поэмой «Вила-Рика», мечтая издать ее большим тиражом на английском, французском, итальянском и испанском языках, с тем чтобы послать в столицы государств и поведать всему миру о том, как прекрасна Вила-Рика. Нужно сказать, что при жизни поэта мечта Клаудио Мануэла да Коста не осуществилась и произведение издали только в 1841 году. Почтенный поэт считался одним из самых образованных людей капитании Минас. В его библиотеке было триста восемьдесят восемь томов книг не только религиозного, но и светского содержания. Среди них встречались даже произведения французских философов, которые в вице-королевстве Бразилии считались в то время крамолой. Официально Клаудио Мануэл да Коста не был женат, но, как часто встречалось в то время в Бразилии, у него были две дочери от доньи Франсиски Кардосо, вдовы, с которой Клаудио Мануэл да Коста познакомился в дни своей молодости. После переезда поэта в Вила-Рику эта женщина тоже явилась в столицу Минаса, поселившись в доме рядом с особняком, принадлежащим Клаудио Мануэлу да Коста. Одной дочке к этому времени исполнилось уже тридцать лет, и она жила с мужем в Рио, а вторая, десятилетняя девочка, жила с матерью.
Как мы уже сказали, Клаудио Мануэл да Коста был очень богат. Среди имущества поэта насчитывалось свыше ста рабов. В капитании Минас мало кто имел столько невольников. Однако, несмотря на свое столь солидное положение в обществе, поэт очень неприязненно относился к местным португальским властям. Для этого имелись свои причины. Дело в том, что, когда в Вила-Рику прибыл губернатор Родриго Жозе де Менезес, он тут же отстранил поэта от обязанностей секретаря местного правительства, решив поставить на его место своего человека. По правде говоря, Мануэл да Коста никогда не собирался делать карьеру на государственной службе, не стремился ни к титулам, ни к почестям и, будучи богатым человеком, не нуждался в сохранении жалованья. Но самолюбие его было ущемлено, и это обстоятельство сыграло немалую роль в дальнейших событиях.