Тиран
Шрифт:
Еще не закончив говорить, он рассмеялся.
Царь покачал головой.
— Ты мне нравишься, Киний. Ты понравился мне с самого начала. Но ты, как рок, обрушился на мое счастье. Принес войну, а сейчас отнимаешь у меня сестру. Постараюсь говорить как мужчина, а не как рассерженный юноша. Я хочу ее, а она хочет только тебя. И теперь я не только должен мириться с тем, что потерял ее — женщину, которую желал с тех пор, как достаточно повзрослел, чтобы испытывать мужские желания, — но и знать, что мои лучшие воины называют тебя эйрианамом.
Киний потер подбородок, чувствуя себя стариком.
— Господин, я буду служить тебе. Вообще сам я ни о чем таком не думал. Я вижу, тебя это беспокоит. Но… — Киний помолчал, подыскивая слова. — Мне нужна только госпожа.
— Как же ты будешь жить? — спросил царь. — Сможешь ли оставить Никия или Никомеда, чтобы стать супругом варварской девушки? — Он окинул взглядом травянистую равнину. — Или она оставит Жестокие Руки и станет с другими греческими женщинами молоть зерно и прясть? Может, и станет — до тех пор, пока не возненавидит тебя или не сойдет с ума.
Киний кивнул: ему в голову приходили те же мысли, а висящий над ним смертный приговор избавил его от необходимости делать выбор. Однако — в глубине души — он чувствовал, что они нашли бы выход.
Неужели он кончил бы как Ясон, а она как Медея?
Но что же сказать? «Господин, я буду мертв, так что это не имеет значения»?
— Я думаю, мы найдем… нашли бы выход.
Царь все еще смотрел на траву. Он выпрямился.
— Я попытаюсь не становиться между вами, — сказал он. Это решение далось ему нелегко. Потом он добавил: — Матракс говорит, что я должен так поступить.
Киний подумал, каково это — обладать властью в восемнадцать лет.
— Матракс это советует или нет, но поступок благородный.
Сатракс пожал плечами. Потом выпрямил спину и постарался принять достойный вид.
— Я слышал, ты потерял боевого коня, — сказал он. — Потерял серого. Это дает мне отличную возможность показать, как высоко я тебя ценю.
Он протянул руку, приглашая Киния сесть за ним.
Киний сел за царем.
— Будут смеяться, — сказал он.
— Едва ли, — ответил царь и пустил лошадь сначала шагом, потом легким галопом.
Они поехали через царский табун, вернее, ту его небольшую часть, которую взял с собой царь в погоню за гетами. Киний узнал клеймо.
Царь вдруг снова заговорил:
— Другие вожди считают, что это прекрасный выбор: она получит мужа, Жестокие Руки — наследника, а ты, конечно, прославленный военный вождь. — Лошадь сделала еще несколько шагов. — Мне говорят, я должен выбрать девушку своих лет, с бедрами, больше предназначенными для родов. Предлагают дочь савроматского хана.
Киний, прижимаясь к спине Сатракса, чувствовал, как тот напряжен — сердится. Сердится потому, что должен подчиняться желаниям вождей.
— Вот, — сказал он.
Жеребец был не серый, а скорее темно-серебристый, цвета полированного железа или стали. Вдоль всей спины широкая черная полоска — такую масть Киний видел только у самых тяжелых сакских лошадей; хвост и грива светлые.
— Он не так хорошо обучен, как твой персидский, — говорил царь. Подобно всем приносящим очень ценный дар, он хотел сам указать на его изъяны. — Но к боям подготовлен. Это мой второй боевой конь — теперь твой. И еще пара лошадей для езды, они у Матракса. Я просто хотел поговорить с тобой.
Киний прошелся вокруг коня, восхищаясь его ногами. Голова короткая, не такого чистого рисунка, как у персидских, но конь рослый, а масть… либо отвратительная, либо великолепная. И несомненно очень редкая.
— Спасибо, господин. Поистине царский дар.
Царь смущенно улыбнулся.
— Правда? — спросил он, выдавая, как еще молод. — У того, кто владеет десятью тысячами лошадей, есть свои преимущества, — сказал он немного погодя.
— Прости, — сказал Киний, не зная, что добавить.
Царь поморщился.
— Царям приходится много думать. Если ты станешь ее мужем, то приобретешь большую власть среди моего народа. Бакка тоже был мужчиной, его жена тоже руководила кланом. Опытный воин с греками-союзниками. Ты можешь стать моим соперником. — Он посмотрел на лошадь. — Или это говорит моя ревность?
— Ты откровенен, — сказал Киний. — Рассуждаешь как царь.
— Приходится. — Царь показал на коня. — Испытай его, — велел он.
Киний одной рукой ухватился за гриву жеребца и легко взлетел на его высокую спину. Он едва не промахнулся мимо седла: это чудовище было на целую ладонь шире его перса, и он был благодарен за то, что жеребец терпеливо ждал, пока он уцепится ногами.
Сатракс с трудом удержался от смеха, довольный тем, что греку нелегко справиться с конем. Киний цокнул языком, и рослый конь пошел.
— Какой ход! — радостно воскликнул Киний.
Топот копыт жеребца показался ему странно знакомым. Он попробовал управлять только ногами, оставив руки свободными, и легко поставил коня рядом с конем царя. Жеребцы принюхались друг к другу, как знакомые по конюшне — так, вероятно, и было. Масть у них одинаковая.
— Одна мать? — спросил Киний.
Сатракс улыбнулся.
— И мать и отец, — сказал он. — Братья.
Киний склонил голову.
— Это большая честь. — Киний потрепал коня по плечу, вспоминая свой разговор с Филоклом. — Клянусь тебе, что никакие мои действия не будут угрожать твоему положению царя. И я не женюсь на Страянке и даже не буду просить ее выйти за меня без твоего позволения. — Он хлопнул коня по спине. — Замечательный дар, — повторил он.
— Хорошо, — ответил царь. Очевидно, он испытывал облегчение и столь же очевидно продолжал тревожиться. И ревновать. — Хорошо. Давай поднимать войско.