Тиран
Шрифт:
— Из тебя еще получится полководец. — Он повернулся к Эвмену. — Оставь свой отряд и отправляйся с савроматами. Оставайся с ними и передавай мои приказы. Сейчас они мой резерв. Постарайся объяснить это им, чтобы не обижались.
Эвмен кивнул и уехал, сутулясь. Левкон ничего еще не говорил об убийстве своего отца — но за три дня не сказал своему гиперету ни слова, за исключением приказов.
Киний вернулся к Никию. Люди построились — три плотных ряда и более редкая цепь савроматов в тылу.
— Труби «Вперед!» — велел Киний Никию.
Строй двинулся
Из дождя показался отряд саков, они скакали быстро. Их появление вызвало тревогу, но почти сразу их узнали — Терпеливые Волки. Проезжая, они показывали свои пустые гориты и знаками давали понять, что враг близко.
Сверкнула молния. И за то мгновение, которое ей потребовалось, чтобы осветить лица людей, Киний понял: битва. Его смерть.
Глупая мысль — то же самое относится и ко всем здесь.
Киний проехал вдоль фронта, слишком занятый, чтобы размышлять о своей смерти. Он приказал всем трем отрядам растянуть фланги, чтобы предотвратить внезапное нападение. Пропустили еще один отряд Терпеливых Волков, а потом и первых Жестоких Рук — их легко было узнать по нарисованной на крупах коня руке. Они проезжали мимо, все больше и больше — сотни. Не разбитые, но усталые. Истратившие все силы.
К Кинию подъехал Ателий.
— Она близко, — сказал он. — Бронзовые Шапки дальше. Услышав трубу, они вспомнили об осторожности.
Подчеркивая свои слова, он показал на Никия.
Дождь бил им в лица.
— Стой! — крикнул Киний.
Никий повторил приказ на трубе.
Они сидели на лошадях под дождем, который заглушал звуки равнины и даже звуки боя, если тот шел. Киний не слышал ничего, кроме стука капель по шлему. Он стащил шлем и взял под мышку. Повернулся к Никию с намерением заговорить, но тот молча показал за плечо Кинию.
Она была прямо перед ним, на расстоянии в несколько корпусов лошади. Скакала, оглядываясь через плечо. Киний пустил коня легким галопом — к ней. Топот копыт предупредил ее, она повернулась, увидела его и устало улыбнулась.
Первая ее улыбка, какую он увидел за долгое время, хотя это всего лишь улыбка одного полководца другому.
— Они меня почти разбили, — сказала она. Поискала в горите стрелу и не нашла.
— Уводи своих людей через брод, — велел Киний. Впрочем, он мог этого и не говорить: за Страянкой ехало всего человек двенадцать.
Он потянулся к ее лицу и отдернул руку — та двинулась вперед без его умысла.
— Прямо через мой строй. Я прикрою, — сказал он, не только наставляя ее, но и давая понять, что они ограничены своими военными ролями.
— Жестокие Руки прикрывают тыл — всегда. — Ее брови поднялись, в глазах по-прежнему плясали искры. Потом она повела плечами. — Тетивы промокли. Стрелы кончились. Долгий день.
Киний видел, как из темноты появляются все новые Жестокие Руки. Мгла объясняется не только дождем: день быстро клонится к вечеру.
Страянка поднесла к губам кость и подула. Подъехала женщина-трубач. Рука у Хирены обмотана тканью, на седле кровь, но на ее лице меньше морщин, чем у Страянки. Она поднесла к губам трубу и сыграла две ноты — варварский сигнал, который резко прозвучал под дождем. Он угас в траве, но неожиданно из дождя показалось множество Жестоких Рук, они гнали своих усталых коней галопом или меняли лошадей, бросая уставших. Кинию казалось, что среди саков множество раненых, что они страшно устали… и вот уже последний всадник проскакал мимо. Исчез в проходе между отрядами.
— Уходи через брод, — распорядился он. И показал хлыстом.
Она вскинула бровь, махнула плеткой, тронула пятками лошадь и поскакала галопом, высоко подняв голову и выпрямив спину. А он думал обо всем, что мог бы ей сказать, вместо того чтобы выкрикивать приказы.
Он повернулся к Ателию.
— Далеко? — спросил он, показывая в дождь. — Далеко враг?
Ателий одним гибким движением достал из горита стрелу, наложил на тетиву, натянул тетиву и пустил стрелу прямо в небо. Стрела полетела по дуге, начала опускаться…
Заржала лошадь.
— Вот здесь, — сказал Ателий.
— Зевс, всеобщий отец! Посейдон, повелитель коней! — призвал Киний, потом повернулся к Никию. — Труби «Вперед!»
Никий протрубил сигнал, и они двинулись вперед.
— Мне казалось, мы собирались уклоняться от битвы.
— Труби «Шагом!», — велел Киний.
Он чувствовал, что три прямоугольника сохраняют строй, слышал топот копыт и ощущал дрожь земли. Если это ловушка…
Он полуобернулся, собираясь приказать «В атаку!», и переложил копье в правую руку, когда увидел гребень, а потом и всего показавшегося из дождя всадника — на расстоянии в две лошади.
— В атаку! — взревел Киний.
Это были фессалийцы — желтые и пурпурные плащи, хорошие доспехи, крупные кони — и они стояли. Конь Киния в два скачка перешел с шага на галоп, и копье Киния вонзилось в лошадь фессалийца.
Их ряды были ровными, плотными, непоколебимыми, но усталыми — это сразу бросалось в глаза. Конь Киния миновал раненую лошадь, протиснулся мимо следующих двух, зубами и копытами расчищая себе путь, и весь отряд уклонился от его натиска. Киний орудовал вторым копьем, как моряк абордажным крюком, размахивая им направо и налево, путая всадников и сбивая их с коней, и тут ударил весь ольвийский отряд и смел противника. Чего бы ни ожидал осторожный начальник конницы, он никак не рассчитывал на конную атаку из дождя.
В то же мгновение враги начали отход — но отступали как опытные воины, оставив на земле всего двоих или троих убитых. Дождь сразу поглотил их.
Киний приподнялся на спине коня и закричал:
— Никий! — грозя надсадить грудь.
— Здесь! — ответил гиперет. — Я здесь!
— Труби отход!
Киний вывел коня из толпы своих воинов — слишком многие ринулись в дождь, по неопытности пытаясь преследовать фессалийцев. Он проехал вдоль линии наступления, пока не увидел тускло блестящие фигуры савроматов.