Тиран
Шрифт:
— Эвмен! Мы отступаем. Была стычка — но мы не знаем, с кем. Двигаемся к броду. Прикрывай нас.
Он повернулся и поехал к своим людям, которые, услышав сигнал, поворачивали — опасный маневр, если есть возможность, что из дождя внезапно нападет неразгромленный противник. Киний наблюдал за ними: маневр занял, казалось, целую вечность. Он увидел в дожде движение — яркие пятна справа. Красные плащи. Новая вражеская конница.
Отряд Никомеда находился на полстадия в тылу и был хорошо построен. Слышался голос Аякса, строившего людей в линию: он приказывал сомкнуться.
— Пора, Левкон! — сказал он.
Левкон покачал головой. Возбужденные пантикапейцы в дождь с трудом находили свои места в строю. Впереди слышались крики.
Никий показал.
— Слишком много расхлябанных. Их сметут. Нам пора убираться.
Киний чувствовал: впереди собирается вражеская конница. Он услышал трубу.
— Левкон! — закричал он. — Прочь! Бегом к броду!
Левкон откинул шлем, ударил человека мечом — плашмя — и раскрыл рот, собираясь отдать приказ. Копье пробило ему шею, и его словно вырвало кровью. Он упал. Из дождя показался строй фессалийцев и ударил по отряду Левкона.
При первом же прикосновении конь Киния повернул и недолго думая бросился назад к броду. Киний был в относительной безопасности; он оглянулся в поисках Никия. Тот скакал сразу за ним.
Дождь чуть притих, и Киний увидел, как савроматы несутся вперед прямо через прорванный строй людей Левкона. Они обрушились на фессалийцев. Звук был такой, словно сотня людей бьет ложками по медным котлам, и фессалийцы остановились.
Люди Левкона были самыми молодыми, но и лучшими из гиппеев Ольвии. Увидев савроматов, они повернули. Теперь они сравнялись в числе с красными плащами. Летели копья, падали люди. Весь строй — оба строя — двигались по полю боя, как челнок в ткацком станке. Потом в несколько мгновений воцарился полный хаос.
Киний отвел взгляд. Теперь время можно было отсчитывать ударами сердца. Битва, которой он так не хотел, начиналась — половина его людей уже участвуют в ней, и если у Зоприона поблизости есть еще конница, он может одержать победу до наступления ночи. Киний посмотрел направо, в сторону Диодора. Диодор был перед ним. Его люди уже повернули налево и перестроились.
— За мной! — крикнул Киний и развернул коня. Жеребец опять сразу послушался — великолепное животное, лучшего боевого коня у него никогда не было.
Он подвел отряд Диодора к противнику с правого фланга, определяя его местонахождение по звукам и руководствуясь чутьем. Их появление повергло красные плащи в панику, и они обратились в бегство, но на этот раз им мешал бой впереди, и они, пытаясь уйти, несли потери. Их лошади устали, и всадники гибли десятками, зарубленные сзади или растоптанные в грязи собственными лошадьми — начала сказываться относительная свежесть ольвийцев. Киний услышал другой голос, словно голос великана во тьме, — это был Аякс с отрядом Никомеда; он набросился на обреченные красные плащи с другого фланга. И даже в темноте виден был Эвмен с красным от крови мечом, призывающий молодых ольвийцев драться ожесточеннее.
Чувствуя близость победы, Киний поскакал им вслед и тремя стремительными ударами свалил всадника с лошади, отрубил другому руку и убил трубача. При вспышке молнии он увидел вражеского военачальника в нарядном позолоченном панцире и напал на него — на знакомого ему человека, но конник отказался от схватки и вихрем унесся в тыл. У его лошади еще хватило сил для бегства.
Филипп Контос, подумал Киний. Человек, которого он когда-то уважал, а теперь стремился убить.
Киний с полстадия преследовал его, потом натянул повод и всмотрелся в темноту — он был один.
Он понял, что уехал дальше от поля битвы, чем намеревался, и потерял своего гиперета.
— Собраться! — хрипло крикнул он.
Мимо проехал савромат и показал назад, на брод, как молодому воину, который нуждается в руководстве.
Из дождя появился Ателий, схватил за узду его коня и крикнул:
— Копейщики!
И показал в дождь.
Киний прищурился и увидел — совсем близко — колонну тяжелой пехоты. Он повернул голову лошади. На некотором удалении была слышна труба Никия. Он заехал слишком далеко — как глупо! Его унесла вперед атака.
Киний прижался к шее коня и пригнул голову — на случай, если у македонцев есть лучники. Это их войско. Он прямо перед ним, в стадии от копейщиков или даже ближе. Он поскакал к первой же большой группе своих людей — с удовлетворением отметив, что конь по-прежнему словно летит над землей, — и резко крикнул, приказывая отходить.
Копейщики — полный таксис — на ходу перестраивались в боевой порядок.
Жестами, взмахами меча — Ателий переводил его приказы на сакский — он повел людей назад, к месту первой атаки, и еще дальше, туда, где Никий давал сигнал к отходу — Никий находился именно там, где и должен был. С раненой рукой, лишившись шлема, он продолжал трубить в трубу, и на его лице, когда он увидел возникшего из дождя Киния, появилось выражение, с каким отец смотрит на непослушного сына: любовь, облегчение и гнев.
Никий опустил трубу и сердито посмотрел на Киния.
— Где ты, во имя Аида, был? — крикнул он.
— Как дурак, играл в Ахилла! — крикнул в ответ Киний.
Они снова строились. Киний гордился ими: трудно строиться после выигранной стычки, еще труднее — после двух, а люди Левкона были разбиты, потеряли командира, но строились, готовясь к третьей схватке.
Их кони устали, и ни у кого не было копий, ни легких, ни тяжелых.
Киний подумал, что должно быть темнее. С первой стычки как будто не прошло нисколько времени.
За дождем, за поднимающимся туманом прозвучала македонская труба, потом еще одна. В нескольких стадиях к югу слышались крики.
Никий тяжело дышал.
— Мы побеждаем или проигрываем? — спросил он. Потом поморщился. — Разве не ты приказывал нам уклоняться от большой битвы?
Киний пожал плечами, наблюдая за строящимися воинами.
— Я тебя понимаю, старина. Давай переберемся через реку. Где савроматы?
Никий показал в середину линии.
— Эвмен их остановил — почти всех.