Шрифт:
1
Уже почти полчаса, оказавшись за городом, он шагал по дороге. Сначала шел мимо ухоженных палисадников, затем вдоль напоминающих парки имений, в которых за переплетением голых ветвей виднелись виллы, — и наконец рядом с дорогой, за тянувшимся вдоль нее кустарником в рост человека, увидел стену, высокую, выше двух метров, по гребню которой на кронштейнах, наклоненных внутрь огороженного пространства, в три ряда была натянута колючая проволока. Дорога здесь слегка изгибалась, и конец стены, повторявшей изгиб, терялся вдали. Что и говорить, основательное сооружение.
На
Значит, он добрался.
По одну сторону шлагбаума возвышался продолговатый ящик, раскрашенный черно-красно-желтыми полосами. Это была постовая будка. Перед ней — застывший часовой в синей форме, в шлеме и с винтовкой в руках. Шпербер приблизился к нему. Стоявший перед будкой часовой, с выпученными, как у человечка на термометре, глазами, казалось, совсем не замечал его. Может, надо улыбнуться ему? У часового под чисто выбритой кожей лица напряглись мускулы. Губы сжались. Веки дрогнули. Он переступил с ноги на ногу. Ага, оказывается, все-таки живой! Шпербер подошел к нему вплотную, сунул призывную повестку прямо под самый нос. Глаза часового пробежали по красной бумажке.
Шпербер разглядел капли пота под его ушами, вдоль ремешка от шлема, врезавшегося в щеки.
Легким кивком часовой указал Шперберу на маленький, почти полностью скрытый кустами домик из красного кирпича по ту сторону ворот. Кто-то открыл изнутри окошко в двери, и из него высунулась рука.
— Ну, давайте же!
Он протянул повестку.
— Шпербер? Йохен?
Через окошко он увидел лист бумаги, на котором тут же зачеркнули одну строчку.
— Топайте, быстро-быстро! Через девятнадцать минут начинается приветственная церемония.
— Но куда мне идти?..
— Куда идти, куда идти! Постовой! Покажите человеку, как пройти на седьмую батарею!
— Будет исполнено, господин унтер-офицер! — Солдат провел Шпербера за шлагбаум, кашлянул и сказал: — Сначала прямо, до плаца для построений, затем направо и еще четыреста метров. А там в землю воткнут указатель…
По обеим сторонам дороги к казарме виднелись цветочные грядки с анютиными глазками. Бросался в глаза огромный щит с надписью: «Военная зона. Вход посторонним и фотографирование запрещены». Ну что ж, он уже не посторонний, фотографировать не собирается, опасности тоже вроде бы не представляет…
Шпербер вышел на площадь величиной с футбольное поле, заставленную по краям кубами зданий. Это, очевидно, казармы. Похоже, они построены в начале тридцатых годов, но недавно обновлены. Новые плоские крыши, новые форточки. В одну из этих казарм его сегодня и засунут. Красно-коричневые стены, серый бетон, черная, перемешанная со шлаком земля. Два автомобиля оливкового цвета. Батальон зенитных ракетных войск. Однако ракет нигде не видно. Чего ж тогда запрещено фотографировать?
Сзади раздалась пронзительная трель свистка. Ну, дорогой Шпербер, давай быстрым шагом: будем надеяться, что ты поспеешь вовремя!
Он оглянулся. У входа
— Техник?
— Да.
— Еще один стартует.
«Что бы это значило?» — подумал Шпербер.
— Так. Вот это твое удостоверение личности военнослужащего. Поставь в нем свою подпись.
Шпербер расписался.
— А вот это, — писарь протянул овальную алюминиевую пластинку с прорезью посередине, — твой личный знак. Будешь носить его на шее, на цепочке. В случае твоей смерти нижнюю часть его отломают. В получении распишись вот тут.
Шпербер снова расписался. На знаке был оттиснут его личный номер. Солдат взял телефонную трубку…
Казенная фотография на удостоверении напомнила Шперберу фотографии разыскиваемых преступников. Как это было, когда его сцапали? Любопытное ощущение. Теперь он сам солдат, подчиняется только военному командованию, а военные власти следят за его поведением.
«Я положила тебе еще несколько бананов. Некрупных, как ты любишь. И еще пару сохранившихся с зимы яблок — последние в эту весну, внутри они малость перезревшие. Сварила также пару яиц — бог знает, когда тебе там дадут поесть. Рубашек, думаю, тебе хватит пока трех. Тебе будет легко их постирать даже в умывальнике. И носки самые лучшие — слышишь? Впрочем, грязные вещи ты можешь захватить и домой, когда навестишь нас. Я сразу положу их в стиральную машину, а потом в сушилку — они тут же будут сухие. Пиши хоть иногда. Или позвони. И вот еще тебе немного деньжат — на всякий случай».
Он сует конверт в карман.
«Погоди минутку, возьми еще пару отцовских капсул с витаминами — правда, там уже мало свежих осталось».
Итак, надо топать. Йохен машет с улицы, подняв глаза к четвертому этажу. Мать стоит не у окна, как обычно, а в лоджии. Как всегда, он машет ей еще раз — уже перед самым светофором. Одно лишь не как всегда: сегодня, четвертого апреля, он уходит от дома медленнее, чем обычно…
Писарь положил трубку телефона и вновь повернулся к Шперберу:
— Для тебя будет лучше, если ты сразу запомнишь свой лином.
— Лином? А что это такое?
— Личный номер военнослужащего. Этот номер, видишь? — солдат ткнул карандашом в удостоверение. — Это и есть теперь ты. Составленный согласно твоим данным.
— Понял.
— И вот еще что: твои тряпки чего-то стоят. В особенности если их толкнуть в порту. Это может тебе потом сэкономить неделю работы на стройке. Вот так. А теперь смотри, — подвел он Шпербера к окну, — вон учебные классы. Большинство уже там. Точно в одиннадцать начнется торжественная встреча. Чемодан поставь в коридоре, рядом с другими.