Шрифт:
1
Этот бар совершенно не был похож на сотни своих собратьев. Восьмой час вечера, пятница, а кроме компании из трех молодых людей, по виду почти подростков, и откровенно тоскующего бармена в заведении не было ни души. Да и подростки вели себя на удивление тихо и расположились в самом дальнем углу окутанного полумраком зала. Он посмотрел на потолок, но больше для того, чтобы подтвердить свою догадку. Основное освещение, шесть больших светильников, выполненных в вычурном стиле, были выключены. Горело не больше пяти точечных диодных ламп, холодного света которых вполне хватало, чтобы не налететь на притаившийся в полумраке столик, и было более чем достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно в собственном одиночестве.
Что
Да и упреки от жены были большей частью оправданными. Зарплата в тридцать тысяч с копейками в двадцать третьем году двадцать первого века? Смех, да и только! Мужчина должен обеспечивать свою семью, а не думать о том, на что ездить на работу следующую неделю. Только если бы все зависело от него одного. А у дочери через восемь месяцев выпускной в школе, на который тоже нужны деньги…
Повинующаяся доводчику дверь подтолкнула в спину, ненавязчиво намекая, что стоять в проходе как минимум неприлично, и мужчина прошел к барной стойке, на ходу снимая сильно выцветший, но еще вполне годный драповый плащ, подаренный двадцать лет назад отцом, которого уже десять лет как нет, по случаю окончания института. Двадцать лет, за которые он даже не потолстел и не удосужился обновить гардероб: все как-то было некогда, и даже вроде незачем. Хотя, если уже быть до конца честным хотя бы с самим собой, то просто было не на что. Не хватало ему зарабатываемых денег на себя, и это раздражало и злило. Как можно ходить в пусть и опрятной, но старой одежде, и чувствовать себя полноценным мужчиной?
Повесив плащ на крючок, стилизованный под все тот же хай-тек, мужчина нашел глазами туалет и первым делом отправился мыть руки. Привычка, вбитая супругой за годы совместной жизни, и сейчас дала о себе знать. Он и собирался-то выпить чашку кофе, на большее все равно не хватало денег, но все равно совершил этот гигиенический ритуал и так же ритуально усмехнулся своему отражению в зеркале, из которого смотрел еще не старый, но изрядно потрепанный человек, принадлежавший когда-то к мужскому полу. На лице с явными следами небритости отчетливо выделялись редкие рыжеватые усы, отпущенные несколько лет назад, и потускневшие карие глаза, да еще застывшие морщины вечной грусти. Когда он последний раз искренне улыбался? Так давно, что даже лицо это забыло, не то что память.
Он вытер руки бумажным полотенцем, поправил съехавший на горле пуловер, такой же изрядно поношенный, как и вся остальная его одежда, и вернулся к барной стойке. За эти несколько минут в пустом заведении ровным счетом ничего не изменилось, молодежь все так же цедила пиво, переговариваясь вполголоса, а бармен продолжал неторопливо натирать бокал под бубнеж ди-джея популярной радиостанции.
– Можно мне один кофе, пожалуйста? – Он осторожно опустился на стул на самом дальнем конце барной стойки.
Бармен, довольно молодой парень в идеально отглаженной черной рубашке и классических джинсах, окинул посетителя безучастным взглядом, отставил в сторону бокал и достал из-под стойки ослепительно белую кофейню кружку.
– Сто тридцать пять рублей.
Посетитель едва заметно дернулся и вытащил из заднего кармана брюк немного помятую банковскую карту. Бармен лишь усмехнулся и молча поставил рядом с ним кофе и терминал с уже введенной суммой.
Когда он последний раз вот так пил кофе – не как дежурный напиток (это случалось регулярно, минимум по четыре кружки в день), а вот так, в каком-нибудь заведении с довольно уютной атмосферой и приглушенным светом, он не мог вспомнить. Десять, может, двенадцать лет назад, когда дочь была еще совсем ребенком, а жена сама была рада прогуляться с ними после работы и, иногда, куда-то зайти, выпить кофе, купить дочке сок и чизкейк. Когда все это прекратилось? Почему он этого не заметил? На каком этапе жизни работа и рутинный быт заполнили всю его жизнь, каждую минуту? Когда Анечка, его дочка, пошла в школу? Пожалуй, так. Именно тогда денег стало откровенно не хватать, он сменил работу, устроившись в эту фирму продавать запасные части к прокатным станкам, и стал позже приезжать, задерживаться. И упустил что-то безумно важное за ворохом никому в сущности не нужных накладных и договоров. Да, денег стало больше, но эффект от увеличения дохода был недолог, а жизнь оказалась такой же затертой и блеклой, как его банковская карта и старое пальто.
– Одинокий мужчина пьет в пятницу кофе? – Приятный, почти обволакивающий голос вырвал его из хоровода опостылевших вопросов. Голос неуловимо знакомый, словно уже где-то он его слышал. Может, по радио или, случайно, в автобусе, но точно слышал. Именно такой, негромкий, с чуть более низким тембром, чем обычно ожидают от девушек, но при этом чертовски приятный. Будто родной.
Мужчина повернулся к обладательнице этого чарующего голоса, собираясь отшутиться, но слова застряли в горле, так и не решившись вырваться наружу. Она была молода и прекрасна. Завораживала с первого взгляда идеальными чертами лица с едва заметным макияжем, разве что губы были подчеркнуты неброской темной помадой. В полумраке бара различить цвет помады он так и не смог. Девушка завораживала царственной грацией плавных движений и совершенным стройным телом в неожиданном для двадцать первого века черном коктейльном платье с открытыми плечами, дразнящим декольте и довольно свободной юбкой чуть выше колен. Почти ретро.
– Вечер пятницы не создан для кофе. – Девушка не дождалась ответа и жестом подозвала бармена. – Для кофе есть утро понедельника, а пятница создана для капризов. Вы согласны со мной?
Все, что смог сделать мужчина, это кивнуть в ответ, продолжая крутить в руках уже остывший кофе. Не говорить же первой попавшейся девушке в баре, что на карте осталось не больше трехсот рублей, на которые еще нужно добраться домой и прожить выходные. Вдруг нужно будет куда-то ехать? Ни одна девушка такой исповеди не поймет. а тем более такая прекрасная и манящая. Он ощутил прилив жгучего чувства стыда, и это, судя по всему, отразилось на его лице. Красавица улыбнулась.
– Мне «Лонг-Айленд», – обратилась она к подошедшему бармену. – А моему спутнику триста грамм хорошего коньяка для начала. И еще белый виноград и сырную тарелку.
– Я боюсь…
– Меня не нужно бояться. – Девушка решительно пресекла робкую попытку протеста, положив ему на руку свою точеную ладонь с аккуратным маникюром, правда, почти сразу ее убрала, оставив лишь ощущение нежной, шелковой кожи. – Сегодня я буду музой нашей пятницы. Но только сегодня. В следующий раз устраивать вечер будете вы. София.
– Сергей.
– Ты очень напряжен, Сергей. Давай выпьем. – Молодой бармен как раз поставил перед ними заказанные напитки и даже услужливо налил первую рюмку. – Предлагаю первый тост. За пожар в душе!
На этот раз Сергей не смог сдержать саркастическую ухмылку, но тост поддержал, позволив коньяку разлиться внутри приятным теплом. Пожар в душе… Уже и воспоминания о нем не согревают эту самую душу, замерзшую, уставшую, очерствевшую, желающую сейчас только покоя и тишины после очередной нервной и выматывающей недели. Того пожара, тех окрыляющих чувств, что были на последних курсах института, нет уже давно. Есть только запасные части к прокатным станкам, двадцатипятилетний выскочка начальник, и две довольно симпатичные, но не очень приятные в общении девушки, с которыми он работает в одном кабинете и иногда позволяет себе украдкой любоваться их подтянутыми формами, да и однообразные, большей частью проходящие в молчании ужины дома.