Тишина
Шрифт:
– Почему не ешь? Все остыло. – Голос жены вывел его из состояния бездумной отрешенности.
– Я не хочу.
– А для кого я корячилась, готовила?!
– Разве вы с Аней не ужинали? – вопросом на вопрос ответил Аксатов.
– Мы ужинали. А ты почему не ешь? Что за бунт?!
– Да нет никакого бунта, Наташа! Просто не хочу, у меня был отвратительный день, и потому совсем нет настроения.
– Как хочешь. – Наталья молча убрала в холодильник тарелку с гречкой и жареной курицей. – Пусть тебя теперь бабы твои кормят!
– Да какие бабы?!
– Ну не знаю, от которых ты по ночам приходишь пьяный. Ты как хочешь, а я пойду спать.
Жена вышла, оставив Сергея наедине с телевизором, показывавшим очередной невнятный сериал о большой и наивной
Несмотря на разницу в возрасте и социальном статусе, несмотря на то, что рядом с яркой и по-настоящему живой Софией он выглядел совсем жалко в своей поношенной одежде, Сергей все равно всем сердцем желал этой встречи. Умом-то он понимал, что делать ему на этой встрече будет нечего. Эта девушка была даже не из другого мира, из другой вселенной. Дорогая машина, хорошая одежда, наверняка полная устроенность в личной жизни, хоть этого Сергей утверждать и не мог. Он не был нужен ей. Чуждый, лишний элемент. Как ему идти на осознанное свидание с такой недосягаемо яркой красавицей? И дело даже не в том, что ему не на что купить теперь это чертово «Шато О-Брион». А что надеть на встречу – старые линялые брюки с уже дважды отремонтированной молнией или тот парадный пуловер, который он позволил себе купить около двух лет назад, чтобы пойти на корпоратив, обернувшийся очередным унижением. Эдуард Иванович, директор их небольшой фирмы, праздновал свой полувековой юбилей в загородном доме и пригласил весь коллектив компании. Именно директор выдернул тогда его на конкурс от наемного тамады, и Сергей, заливаясь краской, пытался петь детскую песенку в микрофон под всеобщий смех. До сих пор он помнил то чувство жгучего стыда и обезоруживающий, липкий страх, охватившие его в тот момент. Впервые за всю свою жизнь Сергей решился на то, чтобы провести время с коллегами в неформальной обстановке, хотел почувствовать себя частью коллектива в полной мере. Действительно, тогда он этого хотел, а поход обернулся таким позором. Пуловер он после того дня предпочитал даже не видеть, но иногда все же приходилось надевать: не всегда постиранная в выходные одежда успевала высохнуть.
Тяжёлые воспоминания каждый раз вызывали желание провалиться под землю здесь и сейчас, несмотря на то, что коллектив с той поры обновился почти наполовину и этот позор ему никто потом не припоминал. Сергей окинул взглядом кухню: всевозможные баночки со специями, брошенный на разделочной доске хлеб и, как обычно, не помытая плита. Не отличались его женщины пристрастием к порядку. Потому, наверное, и приглашать друзей к себе он когда-то перестал, что стыдился этого бедлама. Стыдился, но при этом потакал. У Натальи всегда были отговорки: то дочь слишком мала и требует много сил, то нужно срочно что-то сделать, чтобы помочь подруге. А потом он просто перестал обращать на это внимание. Привык. Ко всему, происходящему последние годы в его жизни он привык. Прикипел настолько, что сама мысль о переменах уже давно казалась ему святотатством и пугала до дрожи в коленях. Он давно бы уже мог сменить работу, конкуренты уже несколько раз пытались его перекупить, но Сергей каждый раз отказывался. Оправдывал себя мнимой нужностью именно этой фирме. Вот только это еще не завершившийся понедельник доказал, что никому там Аксатов не нужен – ни как квалифицированный работник, ни как человек. Действительно ценные и нужные сотрудники, такие, как та же София, не считают свои копейки, думая, как выжить.
Сергей подошел к разделочному столу, включил электрический чайник, попутно убрав хлеб и пластиковую доску на их законные места, и, стараясь не шуметь, выудил из заполненной грязной посудой раковины свою чашку. Девочки опять оставили ворох посуды на утро, опять не нашли времени ее помыть. Сергей закрыл дверь в кухню и включил воду. Ему нужно было чем-то себя занять, отвлечься, пока накатившее черной волной отчаяние и тягостные воспоминания окончательно не вогнали его в состояние депрессии, из которого он и так почти никогда не вылезал.
Сколько лет он уже не обращает внимания ни на себя, ни на свою жизнь? Три? Пять? Восемь? Сейчас уже и не вспомнить. Не уловить тот момент, когда наивные мечты студента экономического факультета о радостной и хорошей жизни превратились в бесконечное выживание. Когда и где он ошибся, повернул не туда? Ответа на этот вопрос у него не было. Как и не было ответа, идти все-таки на свидание с Софией, или оставить все как есть. Эту захламленную кухню с вечно невымытой посудой, и свою рутинную жизнь вот в таком ее привычном состоянии. Или рискнуть хоть раз в жизни и прикоснуться к жизни тех, кто счастлив, кто еще умеет радоваться каждому новому дню, а не ждет утра, как новой каторги. Сергей выключил воду, убрал вымытую посуду в сушильный шкаф, и прислонился лбом к его дверце. Ответ на этот вопрос просто рвался наружу, но Сергею не хватало духу выпустить его. Просто проговорить – казалось бы, что проще? Но он прикрыл глаза, сдерживая закипающую в душе злость, и несколько минут просто стоял, собирая хаотично разбежавшиеся мысли в единое целое.
– Не хочу. – наконец обронил он. – Устал… Боже, как я от всего устал… Не хочу больше.
В следующую секунду он уже шел в их с Натальей комнату, где в комоде хранилась тощая папка с документами на все, что было куплено в браке. Два телевизора, холодильник, стиральная машина, ноутбук и старый компьютер, которым сейчас пользовалась Аня. В комнату дочери он заглянул уже на обратном пути, но заходить не стал, просто хотел убедиться, что ребенок уже спит. Хотя какой она ребенок в свои пятнадцать? Уже полноценная девушка, на уме у которой мальчики и игры, а не успешная сдача выпускных экзаменов и поступление в университет.
Вернувшись на кухню, Сергей быстро просмотрел содержимое папки, выудил из ее чрева документы на автомобиль и так же аккуратно вернул папку на место. Спала Наталья или нет, он не видел, шторы в комнате по обыкновению были плотно задернуты. Да и не имело это уже никакого значения. Соблазн прикоснуться к тому миру, который был привычным для Софии, оказался слишком велик, чтобы устоять. И пусть в жертву этому капризу будет принесена оставшаяся от отца машина, стоящая бесполезным хламом возле подъезда, Аксатов верил, что это будет не зря.
Утром следующего дня он перегнал уже почти вросшую в землю за месяцы простоя «Ладу» на ту парковку возле работы, сказав жене, что машине нужен ремонт и он договорился с мужиками в гаражах, что отдаст деньги потом, в рассрочку. Где могли находиться эти гаражи с такими добрыми мужиками, Сергей и сам не знал, но врал так вдохновенно, что сам себе в эту минуту верил. Поверила ли супруга, ему было не важно, он свое решение принял, и от этого у него на душе стало чуть светлее и радостнее —совсем чуть-чуть, но достаточно для того, чтобы ехать на работу за рулем и улыбаться. Почти сиять тем светлым, наивным счастьем, напоминавшим ему о давно прошедшем детстве и радости от получения простеньких, но долгожданных подарков. Несколько месяцев Сергей пользовался исключительно общественным транспортом и почти забыл, что значит самому находиться за рулем, самому выбирать маршрут и не кланяться каждой остановке.
Через неделю Сергей подписал с тем системным администратором договор, отдал ключи и документы и, как ни странно, почувствовал себя еще лучше. Будто от каждого такого поступка, от каждого действия, шедшего вразрез с привычной рутиной, кто-то убирал с его души крохотный камешек, и становилось легче дышать. Даже привычные приступы головной боли, вроде, притупились и давали о себе знать не так часто. Деньги он спрятал на работе, не позволив себе взять из полученной суммы ни рубля, и уже предвкушал, как приятно удивится София, когда он исполнит ее маленький каприз. И пусть он будет все так же бедно и неопрятно одет, разве это важно в человеке?