Тишина

Блэр Э. К.

— Прикоснись ко мне.

— Я сделаю тебе больно.

— Все в порядке, — говорит она так чертовски мило. — Отдай мне свою боль, чтобы тебе не пришлось ее чувствовать.

Я целую ее со сковывающей жестокостью, и она позволяет это. Я волк, пожирающий ее, царапающий ее, срывающий с нее одежду в приступе ярости. Она отшатывается, когда я прижимаюсь к ней всем телом, толкая ее на пол. Я стою над ее обнаженным телом и дышу в порванные штаны.

Она такая маленькая, молочно-белая плоть и рубиново—рыжие волосы, и она, должно быть, сумасшедшая, что подчиняется мне прямо сейчас, но она подчиняется, говоря:

—

Не сдерживайся.

Я раздеваюсь, а она смотрит, приглашая зверя выйти и поиграть. Я уже тверд как камень, и когда она садится и обхватывает своей нежной рукой мой член, он пульсирует и подпрыгивает в ее хватке. Я шлепаю ее по руке. Она ложится на спину, и я наклоняюсь, переворачиваю ее. Склонившись над ней, я хватаю ее за волосы, откидываю их назад и бью ее рукой по заднице. Она вскрикивает, вызывая во мне пьянящее возбуждение силы.

Потянувшись за брюками, я вырываю ремень из петель и туго застегиваю его вокруг ее рук, выше локтей. Она извивается и издает короткие прерывистые вздохи, и я поднимаю руку, чтобы снова резко шлепнуть ее по заднице. Она сразу же покрывается рубцами, когда кровь приливает, делая мой член еще более толстым и горячим от желания.

Она не сопротивляется, когда я протягиваю руку под ее талию, приподнимаю ее задницу в воздух и подталкиваю ее колени под себя, так что она приподнимается, как гребаная красавица. Запустив руки в ее волосы, я прижимаю ее лицо к полу, и когда я провожу кончиком своего члена по ее скользкому теплу, я понимаю, что она готова для меня, вся мокрая.

Я вонзаю свой член в нее с неистовой силой и, не сдерживаясь, жестко трахаю ее. Я хватаюсь за ремень, чтобы использовать его как рычаг, и с каждым мощным толчком вдавливаю ее тело в пол.

Моя кожа покрыта блестками пота, когда я резко толкаю бедрами, охваченный миллионом ощущений одновременно, стирая границы между болью и удовольствием. Визг Элизабет приглушается полом, когда я свободно хрюкаю в воздух.

Я выхожу и переворачиваю ее на спину, наблюдая, как она морщится от боли, лежа на руках, но я вижу ее скрытое веселье. Затем она вонзает свои ногти в мое сердце, заставляя меня любить ее еще больше, когда ее губы приподнимаются в слабой улыбке, и она раздвигает ноги шире для меня, приглашая меня взять больше.

Я не могу не быть с ней единым целым.

Я держу свой член и проскальзываю в ее набухшую, спелую киску. Я все еще остаюсь самим собой и ее нуждающееся тело начинает сжиматься вокруг моего члена. Отстраняясь, я рычу, неистово трахая ее, и комната наполняется шумом из стонов, вздохов и хрюканья. Элизабет наклоняет свое гибкое тело к моему в попытке трахнуть меня в ответ.

Она — гребаная парадигма.

Мой член начинает набухать в ней, набирая силу экстаза, в то же время я чувствую, как тело Элизабет напрягается, сбиваясь с ритма. Она смотрит на меня снизу-вверх, и я протягиваю руку под нее и нахожу ее руку. Я крепко сжимаю её в своих, нуждаясь в том, чтобы она знала, что она в безопасности, позволяя себе развалиться со мной, что мы вместе в наших самых уязвимых состояниях. Ее глаза расплываются, и она делает глубокий вдох, прежде чем издать пьянящий стон, чувственный и грубый. Ее киска сжимается в спазмах вокруг моего члена. Я врываюсь в нее, выстреливая свою сперму глубоко в нее, постанывая синхронно с ее удовольствием. Ее рука сжимает мою, пока мы вместе переживаем наши оргазмы.

Она извивается под моим телом, получая от меня как можно больше удовольствия, и мне нравится, с какой жадностью она относится ко мне в эти моменты.

Когда мы потные, сытые и совершенно запыхавшиеся, я переворачиваю нас на бок и расстегиваю ремень, и, как и всегда раньше, она обвивает руками мою шею. Мой член дергается, когда я погружаю его в нее и обхватываю руками ее тело, пока она держится за меня.

Я уверен, она не знает, что в этот момент я нуждаюсь в ее объятиях больше, чем она в моих. Она успокаивает меня так, как никто не мог, выводя токсины из моих костей и заменяя их своей любовью. Она заполняет меня полностью, отдавая себя так охотно, чтобы я мог взять все, что мне нужно, и она делает это так идеально.

Я откидываю голову назад, чтобы посмотреть на нее, и она прижимается своим лбом к моему, не открывая глаз. Когда я наклоняюсь и целую ее, открыто и глубоко, я полностью заключаю ее в свои объятия. Она впадает в отчаяние, и я встречаю ее настойчивое желание быть ближе. Я оставляю ей синяки, прижимаюсь губами к ее губам, и мы истекаем кровью. Как каннибалы, мы питаемся друг другом, делимся кровью из наших сердец, объединяя нас еще больше.

Глава 20

Элизабет

Деклан сидит в тихом отчаянии, пока мы летим обратно в Чикаго. Я знала, что лучше не заставлять его говорить, когда он вернулся в отель прошлой ночью. Я видела муки в его глазах, поэтому я держала рот на замке и отдала себя ему, чтобы он мог использовать меня для утешения. Мы провели всю ночь на полу вместе, обнаженные и заключенные в объятия друг друга.

Он молчал все утро, и я последовала его примеру, вернув молчание. Я не знаю, что было сказано между ним и Кэлом, и чем это закончилось, но я сомневаюсь, что все закончилось хорошо. Когда я смотрю на него, когда он сидит рядом со мной, я замечаю, что он пристально смотрит на меня. Я хочу спросить его, все ли с ним в порядке, но не делаю этого. Вместо этого я просто слабо улыбаюсь ему и сжимаю его руку, которая держит мою. Он целует меня в макушку, и я закрываю глаза, используя его плечо в качестве подушки до конца полета.

Деклан был в своем офисе на первом этаже Lotus с тех пор, как мы вернулись из Нью—Йорка, в то время, как я оставалась в пентхаусе. Он еще не разговаривал со мной, а я была занята составлением списка пассажиров: Майкл Росс, Уильям Бакстер, Клинт Нур, Бен Векслер.

Я потратила пару часов на эти имена и ничего не нашла. Решив дать себе передышку, я звоню на кухню и заказываю еду, а затем бездумно листаю несколько журналов. Минуты превращаются в часы, и когда солнце начинает садиться, я сажусь на край кровати и наблюдаю.

Когда солнце целует горизонт, кровать опускается рядом со мной. Мы сидим вместе в тишине, пока день не сменяется ночью.

— Она моя бабушка.

Его слабый голос прорезает темноту, и когда я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, его глаза сосредоточены на небе.

— Кто? — мягко спрашиваю я.

— Айла, — говорит он. — Она мать моей мамы.

— Он сказал тебе это?

Деклан кивает.

— У меня все это время была частичка моей мамы и он никогда мне об этом не говорил.