Тишина
Шрифт:
— Это он, — говорит он с выражением искреннего изумления, но я нахожусь в состоянии шока, когда вижу, как мой папа берет этого ребенка на руки и обнимает ее.
— Папа, почему ты так поздно? — Я слышу, как ее приглушенный голос снаружи машины спрашивает его, и слезы катятся по моим щекам, как ножи.
— Мне жаль, принцесса. Я связался с клиентом, — говорит он, и я помню его голос, как будто это было только сегодня утром, когда я слышал его в последний раз.
Но именно я была его
Все происходит как в замедленной съемке, и когда я смотрю на его лицо с противоположной стороны улицы, у меня нет ни капли неуверенности в том, что он мой отец. Это то же самое лицо, те же глаза, та же улыбка, которая посещает меня в моих снах. Только теперь он стал старше, с копной седых волос. В последний раз я видела его, когда ему было за тридцать, а сейчас ему уже под шестьдесят.
Но эта улыбка...
Улыбка, которую он дарит этой девушке — своей дочери, была моей. Он всегда был моим, а теперь принадлежит ей.
Я поклялась себе, что, если я когда-нибудь найду его, я подбегу к нему, схвачу его и никогда не отпущу. Но, когда я вижу женщину и мальчика, выходящих из дома, это еще одна пощечина мне — он больше не мой, к которому я могу бежать. Он принадлежит им.
Этого становится слишком много.
Я не могу поверить, что жизнь могла так поступить со мной.
Я хочу умереть.
— Веди, — кричу я, мой голос дрожит и неузнаваем.
Но Деклан не заводит машину.
— Элизабет...
— Вытащи меня отсюда, — умоляю я.
Он отпускает мою руку и заводит машину, и как только он трогается с места, я широко раскрываюсь и рыдаю, громко и некрасиво.
— О, Боже мой, Деклан. У него есть дочь. У него целая семья!
Он тянется ко мне и кладет мою руку к себе на колени, в то время как все годы тоски сгорают в ревущем пламени. Мой отец избавился от меня, я не существую в его жизни.
Как он мог это сделать?
Как он мог заменить меня?
Мало того, что моя мать не хотела меня, но я никогда не думала, что мой отец будет чувствовать то же самое.
— Я думала, он любил меня, — плачу я, и слезы ощущаются как горячие брызги кислоты, когда они покрывают мои щеки и капают с подбородка. Боль пронзает мое сердце, как нож, и все, что, как я думала, я знала, кажется чистым обманом. Я чувствую себя никчемной и нелюбимой человеком, ради которого убила.
Я никогда не отказывалась от жизни из—за него.
Я продолжала идти из—за него.
Однако все это было напрасно. Он ушел, когда двадцать три года спустя я все еще живу для него, мечтаю о нем, тоскую по нему.
Чувствовать себя никем по отношению к человеку, который для тебя все, это зазубренный шип, который пронзает рубцовую ткань каждого из ударов жизни, оставляющих неизгладимую рану
Внезапно в машине становится меньше воздуха.
Она слишком мала.
Моя кожа слишком натянута.
Воздух слишком густой.
Я не могу дышать.
— Остановись! — Я требую, и он немедленно выполняет.
Отстегнув ремень безопасности, я выпрыгиваю из машины и бегу.
Я не знаю, куда я бегу.
Но я бегу так быстро, как только могу.
Я бегу изо всех сил, ступни топчут траву под ногами, когда я несусь по случайному полю.
— Элизабет! — голос Деклана эхом отдается позади меня, но я не замедляюсь.
Мои ноги начинают болеть, мои легкие горят, но я продолжаю бежать.
Я слышу топот ног Деклана позади меня, и я толкаюсь сильнее, крича от боли. Я выдавливаю его из своих легких в ночь. Ветер развевает мои волосы, и слезы на моем лице холодеют от ветра.
— Элизабет! — Снова зовет он, прежде чем его рука хватает меня за руку, заставляя меня упасть на землю.
Прижав руки к земле, я поднимаю голову к небесам, в которые больше не могу верить, и кричу. Я кричу так сильно, что это причиняет боль, разрывая мои голосовые связки, обжигая их, разрезая их.
Деклан обхватывает меня всем телом, каждый его мускул напрягается, заключая меня в кокон стальных тисков. И когда мои крики перерастают в невыносимую кровоточащую агонию, я таю и прижимаюсь к теплому телу Деклана.
И я плачу.
Я плачу, как плакала, когда мне было пять лет и я смотрела, как на моего папу надевают наручники и забирают у меня.
Я плачу, потому что это то, что ты делаешь, когда человек, которого ты любишь больше всего на свете, не любит тебя в ответ.
Деклан гладит меня по волосам, гладит меня, прижимаясь губами к моему уху, нежно шепча:
— Шшш, детка.
Я позволяю своему разуму сосредоточиться на его прикосновениях, на его запахе и на звуке его голоса. Он медленно покачивает меня, успокаивая, и я кладу руки ему на спину, сжимая пальцами его рубашку. И сквозь свои слезы я спрашиваю:
— Почему он так поступил со мной?
— Я не знаю, дорогая, — отвечает он. — Но мы это выясним. Я дам тебе ответы.
— Я не понимаю, почему он никогда не приходил за мной. Он был жив все это время, всю мою жизнь и он никогда не приходил за мной.
— Может быть, это не то, что ты думаешь, — говорит он, и я смотрю ему в глаза и плачу — Как ты мог не вернуться за своим ребенком?
Он больше ничего не говорит, наверное, боится, что вонзит нож глубже. Вместо этого он встает и подхватывает меня на руки, прижимая к своей груди. Пока он идет обратно к машине, я кладу голову ему на шею и позволяю слезам течь.