Титаник-2
Шрифт:
Серебрякова временно отступила, хотя не оставила своих планов обольстить симпатичного француза. Она изобразила на лице улыбку:
— В таком случае, о чем мы будет говорить, Леонид? Или вы предпочитаете молчание?
— Слово — золото, молчание — платина, говорят мудрецы. В Британии принято рассуждать о погоде. Это любимая забава англичан.
— А в Париже мужчины по-прежнему обсуждают красавиц? — забросила удочку Марина.
— Увы, времена меняются. В Париже, как и в России, мужчины все больше говорят
— Ох, как скучно! — произнесла томным голосом Марина. — Неужели в Париже перевелись настоящие мужчины?
Чувство досады преследовало Катю до самого Саутгемптона. Если бы не назойливая Серебрякова, она бы смогла наговориться с Леонидом. Вчера она убедилась, что он великолепный рассказчик. Катя была вынуждена признать, что ей не терпится услышать историю его семьи. Любопытно, как и чем он жил до сегодняшнего дня? Вместо этого, из-за Серебряковой, они были вынуждены вести пустые разговоры на банальные темы.
На вокзале Саутгемптона они поймали такси. И здесь Катя схитрила:
— Леонид, вы вчера мне говорили, что в этом городе есть прекрасный музей классика английской литературы Дика Ридса. Как вы считаете, мы успеем там побывать?
Шавуазье посмотрел на часы.
— До отправления «Титаника» осталось два часа. — Он принял задумчивый вид. — Пожалуй, мы успеем посетить квартиру великого писателя.
Катя торжествующе обернулась к Серебряковой:
— Марина, мы поедем в музей, а ты отправляйся на корабль.
Марина от неожиданности даже потеряла дар речи. Впрочем, классическая литература ее и вправду не интересовала. А с Шавуазье они еще встретятся на пароходе.
— Только не опоздайте, — буркнула она.
Когда Серебрякова уехала на такси, Леонид со смехом спросил Катю:
— А кто такой этот Дик Ридс?
— Пока не знаю. У меня просто возникло желание прогуляться с вами. Откровенно говоря, я не в восторге, что мне придется разделить каюту с Мариной.
— Да, самоуверенная девица. Она считает, что ни один мужчина не может устоять перед ней.
— И она имеет на это основания?
— Имеет, Но только не со мной.
— Почему же? — насторожилась девушка.
— Нет, не потому, о чем вы подумали. Мне знаком этот тип женщин, они не дают мне прохода… — Леонид, поколебавшись, неожиданно предложил: — Катя, я могу избавить вас от общества знойной подружки.
— И каким образом, если не секрет?
— Я предоставлю часть своего номера в ваше распоряжение.
Катя не сразу поняла, что он ей предлагает, а когда поняла, то просто задохнулась от возмущения:
— Вы делаете мне непристойное предложение! Как вы могли! Вы… Я думала… — Она едва сдержалась, чтобы не расплакаться.
Шавуазье на миг растерялся, затем попытался исправить ситуацию:
— Катя, я совсем другое имел в виду. Я не предлагаю вам спать со мной. Боже упаси!
— Это почему же? Неужели я такая страшная? — вскинулась Катя.
— Нет, вы мне нравитесь. Даже очень… — Он совсем запутался. — Я просто предложил вам проводить вместе время, надеясь, что мое общество не покажется скучным. Если я вас чем-то обидел, прошу прощения. Ну?
— Ладно, прощены, — сменила она гаев на милость. — Наверное, я действительно неправильно вас поняла. Но обычно такое предложение понимается однозначно. — Перехватив его озадаченный взгляд, она пояснила: — Я сужу по голливудским фильмам.
— В этих фильмах вы правды не найдете. Не случайно Голливуд именуют фабрикой грез.
— И тем не менее… — Она помолчала. — Ладно, забыли. Вот только чемоданы…
Леонид хлопнул себя по лбу:
— Черт, совсем забыл! Давайте, Катя, сдадим вещи в камеру хранения. Глупо бродить по городу с чемоданами в руках. Вряд ли мы далеко уйдем.
— А вы собираетесь далеко уйти?
— Не знаю. Все зависит от вас. Мы побродим по Саутгемптону, здесь есть немало примечательных старинных зданий.
— Чем же они примечательны?
— Дело в том, что в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века здесь жил один из моих дальних родственников — Семен Романович Воронцов.
— Я так и думала! — воскликнула Катя.
— Что Воронцов — мой родственник? — поразился Шавуазье.
— Нет. Я предполагала, что вы из знатной фамилии. Благородный рыцарь.
— Рыцарь без страха и упрека, — улыбнулся Леонид. — А вы что-нибудь слышали о Воронцовых?
— Воронцовы… — Катя наморщила лоб. — Нет… не припомню. Хотя Пушкин написал эпиграмму на какого-то Воронцова.
— Это о Михаиле Сергеевиче, одном из дальних моих родственников. «Полумилорд, полукупец…» У меня неоднозначное отношение к Пушкину. Вам нравится его поэзия?
— Вы еще меня спрашиваете об этом? Это признанный гений.
— А как человек?
— Ну… об этом трудно судить. Я считаю, что любой человек — загадка, которую другому не дано разгадать. А если речь идет о гении…
— Да, наверное, вы правы. Но в отношении Михаила Воронцова он поступил недостойно: подверг остракизму заслуженного человека. Я думаю, что все объяснялось просто. Пушкин начал оказывать знаки внимания жене Воронцова и получил щелчок по носу. Оскорбленный поэт ответил гневной эпиграммой. Пушкин был вспыльчивой, нервической натурой. Его имя часто сопровождали скандалы, ибо в любви он не знал удержу. Но он был великим поэтом, поэтому ему многое прощалось. А впоследствии вообще был создан сусальный образ поэта, хотя, как и у любого человека, у него были слабости и недостатки.