Тканые боги Жамиира

Швайцер Даррелл

— Меня зовут Нимбулек.

Меня начало тяготить бремя моего тела и лет. Я опустился на мраморную скамью и предложил мальчику сесть рядом. На дереве, прямо над нами, тихо защебетала какая-то ночная птица. Мальчик сидел и трясся.

— Расскажи мне, Нимбулек. Как выглядят эти божьи торги?

— Я знаю лишь то, что слышал, господин. Меня не выпускают наружу.

— И что ты слышал?

— Что торги проходят на базаре, который раньше был большим храмом. Богов заворачивают в ковры, а концы завязывают, чтобы они не смогли вылезти оттуда.

Это дитя намекало,

разумеется, в своей неполной и загадочной манере, на зачарованные ковры Жамиира, ковры, которые стучат и ползают, с заключёнными внутри богами, но не просто увязанными в ковры, а вплетёнными туда. Это великая тайна Жамиира, племянник, средство, которым человечество обрело свободу. Ткачи этого города достигли такой искусности, научились так управляться с нитями, красками и узорами, что смогли создавать в ткани самые, что ни на есть, истинные подобия богов. Так они связали их, выхватив всех богов с небес, когда создавали изображения на коврах, сковав всех богов, когда был завязан последний узел. В Жамиире было и есть великое множество ткачей. С помощью народа, при поддержке богатых покровителей они соткали много-много ковров, гораздо больше количества богов. Они захватили их всех.

Я наслышался этого при нашем переходе через Иракасси. Жителей Жамиира долгое время тиранили боги и их развращённые священники. Жамиирцы подняли восстание, революцию возглавили ткачи и торговцы коврами.

Я тихо сидел рядом с мальчиком, раздумывая, в кои-то веки не в силах понять, что же делаю в этом месте. Когда я явился сюда, у меня была ясная цель. Теперь же я запутался.

— Я желаю приобрести бога, Нимбулек, — сказал я. — Если у меня останется достаточно денег, я мог бы приобрести и тебя тоже, у твоего хозяина. Как по-твоему, сколько он за тебя заплатил?

— Я подкидыш, — торжественно объявил мальчик. — Дар судьбы.

— Это подарок, — сказал я Хэшу позже, вручив ему склянку с ханкилем и только что купленную блестящую стеклянную трубку. — Возьми, — велел я. — Ты десятикратно заслужил это. Но, умоляю, пожалуйста, не накуривайся, пока мы не вернёмся с торгов. Мне потребуется твой острый ум.

Хэш, изобразив удивление, опустил глаза и протянул тёмную широкую ладонь. — Благодарю, — протянул он без малейшей радости, а иначе не был бы Хэшем.

Мы как раз заканчивали ужинать. Домашние слуги носились туда и сюда, одинаково слушаясь и Хэша, и меня, словно мы были не хозяином и слугой, а двумя равноправными гостями. Я огляделся в поисках мальчика Нимбулека, но не увидел его.

Этот день прошёл бесцельно и безвыгодно. Я ходил на базар, но не отыскал там ничего, хоть мало-мальски стоящего, лишь пустяки, вроде трубки и ханкиля. Поэтому я вернулся в баню, позволив омыть и очистить меня. Вдобавок, мне завили бороду и так напомадили летучим благовонием, что я мог поклясться, что вспыхну, если хоть шагну на солнечный свет.

Вот так, впустую и прошёл этот день, дорогой племянник. Такими вопросами мне довелось заниматься.

Однако, важнее всего должна была оказаться ночь — цель нашего ожидания, потраченного впустую дня, долгой дороги к Жамииру. Когда солнце сядет, каменные рога Жамиира возгласят триумф этого города и его человека, насмехаясь над побеждёнными богами. Затем начнутся торги. Я терпеливо ждал. Мой кошель был поистине очень тугим.

Сумерки — этот исключительно запоминающийся час — ещё больше углубили красный оттенок неба. Это походило на пропитанную Божественным светом кровь, разлитую по лику космоса. Вот так это действовало на моё настроение, когда мы с Хэшем поспешили на торги.

Даже непроницаемое лицо слуги озарилось новым оттенком. Оно пылало, будто у человека, светящегося изнутри, человека, полыхающего эманациями, похищенными у богов. — Тканые боги Жамиира, — бормотал он, расталкивая и пропихивая нам путь через шумящую цветастую толпу во дворе полуразрушенного храма, — весь поверженный пантеон на продажу.

Меня встревожила игра света: его глаза круглились тёмными ямами, в каждой из которых двигалась единственная огненная крапинка.

Я остановился, немного испугавшись. На миг он стал вовсе не моим привычным Хэшем, а неким иным существом, взирающим через плотское обличье моего слуги, как можно смотреть сквозь кисею или вуаль.

Затем я пожал плечами, отмахнувшись от этого впечатления, как от ещё одной странности Жамиира.

— Боги. Проклятье на богов, — продолжал он бормотать. Я не стал требовать объяснения. Думаю, он тоже как-то чувствовал, что боги были повсюду вокруг нас, причём не связанные тканью, а в воздухе, в самой жамиирской пыли.

— Проклятье богов, — говорил он.

— Разве ты не храмовый подкидыш? — спросил я, когда мы проходили под внушительной, освещённой кровавым светом, аркой. — Разве не боги защищали тебя? Разве не они защищали тебя?

— Моя мать оставила меня на богов, а боги оставили меня на попов-отсеивателей с их гнусными псалмами и ненасытной жаждой денег. И не таких честных, как обычные торговцы. За подношения они ничего хорошего не выдавали.

— Тогда как идущий к ковроторговцам за покупкой, по крайней мере, отправится назад с пригодным ковром.

Проигнорировав мою изысканную иронию, он схватил меня за рукав, когда мы остановились перед осквернённым храмом. — Не опасайтесь устроителей торгов, — внезапно остерёг он меня. — Они священники, богобоязненные люди, даже теперь. И они носят маски. Когда вы сегодня ушли, я расспросил домашних слуг о множестве вещей. Они рассказали мне, что священники носят маски.

— Маски?

— Им выжгли лица. А ещё содрали кожу с рук. Маски из парафина и перчатки из человеческой кожи — своей собственной — чтобы пощадить чувствительность покупщиков.

Я содрогнулся. Я окинул толпу взглядом. Люди Жамиира выглядели возбуждёнными, переполненными эмоциями, которые вот-вот вырвутся наружу. Они гомонили, но это не была довольная толпа. Это был не праздник, а, по моему ощущению, обряд бесконечного возмездия богам, жрецам, всему грандиозному и волшебному, что находится за пределами досягаемости отдельного жамиирца.