Тьма египетская
Шрифт:
Бакенсети встретил гостя не в тронном зале на втором этаже, а в простой гостевой комнате, где было всего несколько кресел и одна лежанка. На подставках стояли подносы с сушёными фруктами и кувшины из пористой глины с холодными напитками. Хозяин дома даже не сменил утреннего облачения и был горд этим проявлением собственной независимости. Теперь никто не посмеет сказать, что он обрадовался гостю. Аменемхет и здесь не выказал никакого неудовольствия. Он сел в кресло и принял освежающее полотенце, что поднесла ему служанка. Осушив потное чело и отхлебнув прохладной воды, сказал:
— Я не был здесь восемь лет.
Князь тоже сел, ожидая дальнейших слов. Он уже немного успокоился и в факте этого визита сумел разглядеть и выгодную сторону. Раз уж этого разговора всё
Верховный жрец глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, братья были всё же не слишком схожи внешне. Старший был крупнее, массивнее и казался внутренне непоколебимым. К тому же брил голову, как и положено египтянину и жрецу. Младший, походя на него морщинами на щеках и выступающим подбородком, носил по-азиатски отпущенные и зачёсанные волосы. Даже сидя неподвижно, казался ерзающим на месте. Даже сохраняя неподвижное выражение лица, заставлял думать, что он сейчас вспыхнет и раскричится.
— Прошло восемь лет, но я узнаю Мемфис. Он тот же. Только хуже. Нигде я не видел ни одного нового дома, ни одной отремонтированной стены. С храмовых пилонов осыпается облицовка и уже нельзя прочесть начертанные там изречения. На парадном крыльце твоего собственного дворца не хватало в тот раз двух плит, теперь не хватает шести.
Бакенсети опустил веки. Он велел себе не спорить с братом по мелочам и не спорил.
— Весь Египет теперь таков. Он разваливается, как старая, никому не нужная постройка. Высосаны уже последние соки, вытянуты последние жилы. Храмы в запустении, жрецы подобны нищим. Народ, лишённый уважения к святыням, гниёт заживо и теряет имя своего рода. Ты правитель страны, которая некогда цвела, а теперь от неё осталась лишь сухая скорлупа. И всего этого ты видеть не хочешь. Ты готов отдать не только Мемфис, но и весь Египет за один благосклонный взгляд этого пожирателя земли нашей.
Князь поднял руку:
— Обо мне ты можешь говорить всё, что хочешь, о нём ты не будешь говорить ничего оскорбительного.
— Он...
— Он величайший из людей, и я счастлив, что он некогда выделил меня и приблизил. Я знал высшее, подлинное счастье, и ещё большее ждёт меня впереди. Ты никакими своими словами не можешь поколебать моего сердца. Ваши храмы мертвы так же, как ваши могилы. Только тот, кто считает, что живые есть слуги мертвецов, будет тратить последнее на украшение этих бессмысленных каменных нагромождений. Ты и такие, как ты, всю жизнь стоите на страже каменных ящиков, наполненных пылью и тленом, и сами станете пыль и тлен. Вы уже рождаетесь мумиями. Вы...
Аменемхет закрыл глаза и покачал головой.
— Наш разговор не имеет смысла. Нам никогда не сойтись. Мы на всё смотрим по-разному.
— Зачем же ты пришёл? Я, как и Мемфис, стал только старше и хуже.
Жрец несколько раз вздохнул:
— Отдай мне мальчика.
Бакенсети неприятно засмеялся, обезоруженный внезапной откровенностью брата.
— Зачем он тебе? Разве Фивы оскудели детьми и некем заполнять жреческие школы? Кроме того, Мериптах не хочет становиться жрецом, он мечтает отправиться со мною в Аварис, где его ждёт будущее, какого нет у детей обычных. Он проживёт жизнь, которую Фивы ему не в состоянии дать. В конце третьего месяца разлива мы будем в столице. Мы не можем там не быть, сын князя Мемфиса должен предстать перед лицом царя Апопа. Если я захочу скрыть мальчика, это может вызвать неприятное удивление при дворе. А я даже помыслить боюсь, что могу огорчить своего возлюбленного господина.
— Но ты же знаешь, что его там ждёт, среди этих нечистых, при этом нечистом дворе! Ты изуродуешь его душу, ты убьёшь его.
Князь снова засмеялся:
— Наоборот. Я открою ему врата истинной жизни, и он вечно будет благодарить меня.
Аменемхет потребовал себе полотенце и насухо вытер бугристый лоснящийся череп. Голос его сделался глуше.
— Он мой племянник и последний мужчина в нашем роду, подумай об этом. Если Мериптах окажется при дворе Апопа, родник нашей крови иссякнет. Свою участь не приводи в пример. Ты попал в Аварис, когда твоя жена была уже беременна, ты сделался любимцем царя, и он позволил тебе оставить сына при себе. Мериптаху так не повезёт, он слишком юн, и он сгинет в болоте разврата без следа, памяти и потомства. Вспомни, Бакенсети, из какого ты рода. Иниотеф, наш великий предок, был велик в Фивах ещё в те времена, когда никто не слышал ни о каких гиксосах. Не может быть для тебя безразлично, что это имя одно из славнейших и старых во всём Верхнем царстве. Твоя судьба — это твоя судьба, но не обязательно разрушать до основания дом, из которого ты вышел.
Князь сидел набычившись, крепко держась руками за подлокотники. Можно было подумать, что слова старшего брата возымели на него некое действие. Голос верховного жреца сделался вдруг гладким и вкрадчивым.
— Я выкуплю у тебя Мериптаха. Я дам тебе много золота. Фивы богаче Мемфиса, и все богатые покорны Амону. Ты построишь новые дворцы, сделаешь подношения Апопу, и его змеиное сердце возрадуется. Он собирает нелепости, чудеса и всяких безумцев со всего света, и деньги нужны ему всегда. А про мальчика скажешь, что он утонул, что его утащил крокодил. Себек уже приходил за ним, все при дворе слышали эту историю. Тебе поверят.
— Мериптах не может быть продолжателем нашего рода, — рассеянно сказал князь.
Аменемхет тоже вцепился в подлокотники:
Мне не понятны твои слова. Почему не может? На его геле есть знак, похожий на тот, что носил с гордостью наш дед. В золотом папирусе Хебхена есть подробное описание этого знака и того, что он значит.
Бакенсети вздохнул:
— Потому что он отправится со мною в Аварис в конце разлива! Родимое пятно появилось у Мериптаха во второй месяц периода тему, и многие обратили на него внимание. Об этом было множество пересудов, я уверен, есть такие, кто догадался, что означает эта мета. Оба Египта, и долина и дельта, всё опутано сетью наушников и доносчиков. Они многочисленнее голубей, они жадно выклёвывают из навоза обычной жизни зёрнышки новостей и торопливо несут в житницу Авариса, обменивая каждый слух на горстку дебенов. Всё, что достойно того, замечено и учтено. Например, даже я, сидящий в стороне человек, которому безразлична вся Чёрная Земля с её чёрными тайнами, отлично осведомлен о том, что фиванский номарх Камос то и дело попадает под власть неизвестной болезни, а младший его брат Яхмос входит всё в большую силу. Он превосходный воин, но при этом бездетен. Между тем у Камоса рождаются лишь дочери. — Бакенсети перевёл дух. — Так вот, если о пятне на теле Мериптаха стало известно тебе, то при дворе стало известно ещё раньше. У меня много врагов там, ревность и зависть плодят их без счета. Меня ревнуют к царской дружбе и завидуют моему княжению. Если бы я отдал тебе Мериптаха, хотя бы на краткое время, они бы представили это Апопу как сговор родственников, как сговор Мемфиса и Фив против Авариса.
Аменемхет слушал молча, и когда младший брат закончил говорить, продолжал молчать. Взгляд его был таков, будто он направлен не вовне, но внутрь. Трудно представить себе более исчерпывающую и однозначную форму отказа, чем та, что применил Бакенсети. Несмотря на это, жрец медленно заговорил, и глаза его с каждым словом всё более суживались.
— Однако это не окончание разговора?
Правитель Мемфиса поморщился и с большой неохотой кивнул.
— Тебе нужен мальчик. Я готов рискнуть и обменять его. У тебя, возможно, есть то, что нужно мне.
— Назови.
Князь долго молчал, едва заметно дёргая щекой. Он решался, и сделать это ему было нелегко.
— Ты привёз с собой чёрного колдуна, о котором рассказывают всяческие небылицы. Он якобы убивает людей на время, а потом оживляет. Я не верю в это и смеюсь над этими сказками невежественных людей. Я по-другому воспитан и верю лишь знаниям точным, а не колдовству и заклинаниям.
— Я сам наблюдал действие его ворожбы. В это трудно поверить, пока не увидишь сам.
Бакенсети недоверчиво усмехнулся: