Тьма императора
Шрифт:
— Вот это мне интереснее всего, Гектор. У дверей детской круглосуточно находится охрана. И каждый раз, когда кто-то туда заходит — горничные или кто-то еще — охрана следит за происходящим через кристаллы.
— Это действительно самое интересное, ваше величество, — Дайд усмехнулся, но усмешка вышла горькой. — Потому что доказывает — где-то мы с Вано схалтурили. — В каком смысле?
— Во дворце есть предатель, — сказал Гектор резко. — И скорее всего — среди охраны. Причем охраны высшего эшелона, имеющей доступ к отчетам о передвижениях наследников. Потому что все должно было совпасть, ваше величество — детей не
— Допуск к этому коридору есть только у меня, охранников детей, самой Софии и начальника охраны дворца.
Дайд покачал головой. — Ваше величество… магические замки, бывает, заклинивает… Поэтому существуют обычные металлические ключи. Один у Виго всегда с собой, а другой — в хранилище. Был.
*** К вечеру у Софии появилось ощущение, что она целый день не сидела с детьми, а таскала мешки с песком. С одной стороны, она чувствовала большое облегчение от того, что все обошлось, но сам факт того, что Агату пытались отравить, очень нервировал.
Конечно, в таких условиях о встрече с Вано не могло быть и речи, и София перенесла все на субботу. Может, ее пораньше освободят?.. «Я знаю, что произошло во дворце, — ответил Вагариус. — Уже говорил с Гектором. Постарайтесь не переживать».
София старалась. Ради детей. Она не очень понимала, почему императрица позволила себе вспышку гнева в присутствии Агаты и Александра — высказала бы все потом, зачем же при детях? Тем более, что Агату пытались убить, она плохо себя чувствует и ее лучше не огорчать.
Видимо, Виктория считает Софию виновной в случившемся. Возможно, даже думает, будто это она отравила конфету. Но, судя по тому, что император доверил Софии детей, как и прежде, он с женой не согласен. А уж что по этому поводу думает Гектор Дайд — вообще загадка. Разговаривал с Софией так, будто она преступница, а потом отпустил, не арестовав. Странный.
После ухода императора София сидела с детьми несколько часов, и они даже вместе поужинали. Служанки сами принесли ей и наследникам еду, сказав, что это приказ императора. Только перед тем, как давать что-то Агате или Алексу, охранники все проверили несколько раз.
Про императрицу дети, конечно, спрашивали, и София осторожно ответила, что их мама пока занята, но скоро придет. Прежние ее подопечные обязательно стали бы интересоваться, чем занята мама, но Агата с Александром только кивнули — они привыкли к подобному.
Его величество вернулся в детскую ближе к девяти часам вечера. Без императрицы, зато в сопровождении Дайда. София на секунду напряглась — может, ее арестовывать идут? — но главный дознаватель на нее даже не посмотрел, сразу направившись к кровати, на которой сидели Агата и Александр.
— Здравствуйте, айл Дайд, — сказала наследница серьезно, отрываясь от собирания увлекательной головоломки. Они с Алексом мучали ее уже минут пятнадцать. — Вы хотите что-то у меня спросить, да?
— Да, ваше высочество, — ответил Гектор, и София с удивлением заметила, что даже его голос, скрипучий, словно старая дверь, стал мягче и тише. — Как вы себя чувствуете?
— Неплохо, — произнесла Агата с достоинством, поднимая голову так высоко, как могла — чтобы смотреть дознавателю в лицо. — Только вставать надолго пока нельзя. Но айл Родери говорит, завтра уже можно будет. И пойти гулять — тоже.
— Это замечательно, ваше высочество. Я хочу спросить вас насчет коробки конфет. Скажите, помните ли вы, сколько конфет было там вчера? Агата чуть нахмурилась, словно вспоминая, а затем протянула:
— Не-е-ет. Но можно посчитать. Мы с Алексом начали есть в субботу. Суббота — один, воскресенье — два, понедельник — три, вторник — четыре, среда — пять, четверг — шесть. Двенадцать минус шесть равно тоже шесть. Значит, до того, как я съела конфету вчера, в коробке их было семь, а потом стало шесть.
— А сегодня, ваше высочество? Сколько конфет было в коробке сегодня? — Я не помню. Но… теперь, когда вы спросили, мне кажется, что их было больше, чем шесть.
— Та конфета, которую вы почти съели утром — почему вы не положили ее в рот всю сразу, а откусили кусочек? Софию тоже очень интересовал этот вопрос. — Она была не такая, как другие. — Чем же? — Остальные конфетки блестели. А эта — нет. Она была тусклая.
— Радость моя, — вмешался император, — если ты когда-нибудь еще раз увидишь нечто подобное — когда что-то одно отличается от остального, хотя не должно отличаться, — лучше не ешь. — Да, пап, — кивнула Агата. — Я поняла. С этой конфетой было что-то не так. Она была испорченная, да?
— Верно. Наследница вздохнула, глядя то на Гектора, то на отца. — А она сама испортилась или ее кто-то испортил? — Вы очень умная девочка, выше высочество, — сказал дознаватель. — Вы видели или слышали что-нибудь странное?
Агата покачала головой. — Нет, айл Дайд. Но если я что-то вспомню, я вам обязательно скажу. *** После того как Гектор закончил опрашивать Агату, император попросил Софию побыть с детьми еще немного, зашел в камин и начал строить лифт в комнату Виктории.
Арен прекрасно понимал — да и видел, и чувствовал, — что маленькая аньян едва на ногах стоит. Ее рабочий день уже составлял двенадцать часов, и следовало бы отпустить девушку, но сначала нужно уладить все с Викторией. Он хотел поговорить с женой до ужина, но не успел, поэтому пришлось просто распорядиться, чтобы ей подали еду в покои. Охрана доложила, что она поела — и это был хороший знак.
Когда Арен вышел из камина в комнате жены, она сидела на постели в том же платье, что и днем, и напряженно смотрела в огонь заплаканными глазами. Император прислушался к эмоциям — тяжелая, гнетущая обида, тоска, боль… но хоть не ярость и ненависть.
— Вик, — сказал он, подходя ближе, и встал перед женой на колени, — прости. Я понимаю, тебе неприятно. Но я не могу решать все проблемы сразу, у меня не хватает на это ни сил, ни возможностей. В тот момент тебе нужно было успокоиться в первую очередь потому что наша дочь — эмпат. Даже меня от твоих эмоций уносило, а что уж говорить об Агате? Эмпатический щит у нее слетает постоянно, да она и сама его частенько убирает — ей интересно знать, что ты чувствуешь. Понимаешь?