Тьма императора
Шрифт:
— Нет. Вик, я просто хочу побыть один. В своей комнате. Сегодня был тяжелый день. — Тебе плохо со мной, да? — произнесла она жалобно. — Лучше одному, чем со мной? По правде говоря, так и было. Но разве он мог это сказать?
— Нет. Но сейчас я хочу побыть в одиночестве. Арен прекрасно понимал, что нужно остаться здесь, в комнате Виктории, и сделать все, чтобы она была довольна. Да, нужно. Но он этого не хотел. — Арен… — Завтра, Вик. — Он аккуратно отстранился. — Все завтра. Спокойной ночи.
И он, коснувшись губ жены кратким поцелуем, зашел в камин. Несколько мгновений император стоял в пламени,
Он хорошо помнил, как Аарон, однажды поссорившись с отцом, сжег собственную комнату и чуть не убил нескольких слуг. Арену тогда было восемь, и именно он остановил брата, погасив его огонь. Интересно… может, именно тогда Аарон и возненавидел его? Взрослый парень с амбициями, остановленный мальчишкой — наверное, это был огромный удар по его самолюбию.
Сам Арен никогда и ничего не сжигал под влиянием эмоций. Если не считать Аарона. Но даже тогда он руководствовался больше рассудком, нежели чувствами.
Но сейчас… Какая тварь покусилась на его дочь? Как можно вмешивать детей в эти игры взрослых? Что это было — месть или попытка запугать? Хотя для попытки запугать все было уж слишком хорошо спланировано. То, что Агата не засунула в рот конфету целиком — счастливая случайность.
И этот украденный из хранилища ключ от комнаты Софии и коридора, ведущего оттуда в детскую… По сути, единственная ошибка тех, кто пытался убить Агату. Но ошибка ли? Да, теперь Арен и Гектор были уверены — среди охраны есть предатель. Но они догадались бы об этом и без воровства ключа. Так зачем было воровать? Чтобы открыть коридор? Или по другой причине?
И предатель не просто среди охраны — среди тех, кто имел допуск к охранному хранилищу, а таких не слишком-то много. Виго и два его заместителя, старший по парадному этажу, старший среди охранников дочери — Дэйв, оставшийся сегодня с Софией, и трое охранников, работающих в самом хранилище. Кроме того, допуск был еще у главного дворцового управляющего.
Император вышел из камина в своей комнате и, потерев глаза, в которые будто бы песок насыпали, неожиданно подумал, что впервые за последние месяцы — с момента смерти Аарона — он не ощущает себя в безопасности. Вернулось то чувство, которое он испытывал, когда они с Гектором еще не знали, кто стоит во главе заговорщиков. Но теперь было хуже.
Тогда Арен не боялся. Он вообще никогда не боялся за себя. А вот за Агату с Александром… Да. Кто-то действительно очень хорошо понимал, куда следует бить.
И ударил. *** София очень устала, и спать безумно хотелось, но как тут уснешь, когда столько мыслей? Она пробовала рисовать, чтобы отвлечься — и на нескольких листках бумаги появлялись друг за другом — лицо императора, его профиль, глаза, руки… София рисовала угольным карандашом и так переживала, что умудрилась вся перемазаться. Посмотрев в зеркало и заметив у себя усы и бороду, она, вздохнув, отправилась умываться. А вернувшись, обнаружила у стола его величество, который с интересом рассматривал ее рисунки, чуть улыбаясь.
Услышав шаги, император поднял голову, и София ужаснулась — несмотря на улыбку, выглядел мужчина плохо. И тени под глазами, и сами глаза — черные-пречерные, никаких белков.
— Ваше величество! — она всплеснула руками. — Вы так себя уморите! Надо было давно лечь спать! Уже почти полночь! — Надо, — согласился он, глядя на Софию и по-прежнему улыбаясь. — И тебе тоже надо было. А ты не спишь, сидишь, рисуешь меня. Зачем?
София так устала, что даже почти не смутилась. — Я успокаиваюсь, когда рисую. — меня? — Не обязательно. Но сейчас почему-то… вот. Вас. Император вновь опустил голову и посмотрел на ее эскизы.
— Ты как-то говорила, что вода, краска и кисти играют музыку, а ты ее поешь. Знаешь, я всегда прохладно относился к живописи — наверное, из-за эмпатии. Музыканты, певцы, актеры на сцене — все они что-то чувствуют, картина же — всего лишь бумажка. Но я, кажется, ошибался.
— Ошибались? — Да, ошибался. Глядя на себя на твоих рисунках, я ощущаю твое чувство ко мне. Софии впервые в жизни по-настоящему захотелось провалиться сквозь землю. От неловкости она даже сделала шаг назад, но остановилась, когда император опять посмотрел на нее.
— Не бойся, Софи. Я не буду тебя трогать. Я просто хочу поговорить. — Вы же эмпат, — пробормотала София. — Вы должны чувствовать, что я не боюсь. — Я на всякий случай. Подойди ближе, что ты там застыла?
Она вздохнула и сделала несколько шагов вперед. — Да ближе, ближе, — повторил император, усмехаясь. — Не съем я тебя. София, решившись, подошла так близко, как позволяли приличия — между ней и императором оставался шаг.
— Тревожишься… — пробормотал он, вглядываясь в нее. — И ты тревожишься. Что мне сделать, чтобы ты не тревожилась? И тут она все поняла. — Эмоции… Вы от них устали, да? Думали, хоть я чувствую что-то хорошее? Но как я могу, ваше величество? После того, что произошло сегодня.
— Агата жива. — Да, но… — Не надо, — сказал император резко. — Давай не будем об этом. — София замерла, потому что он вдруг сделал шаг вперед и положил ладонь ей на талию. — Вы же… только что сказали… — София замолчала, потому что за первой ладонью последовала вторая. И они обе двигались, легко поглаживая ее по спине.
От тех мест, которых касался император, шло тепло. София замерла — так приятно было, и так хотелось, чтобы это длилось как можно дольше… хоть и стыдно…
— Я солгал. Я лгу довольно часто. Она подняла голову и посмотрела на императора. И задрожала всем телом — от темной страсти в его взгляде. Стало жарко. И в груди что-то сжалось, отдаваясь внизу живота и разливаясь там теплом и негой.
— Хорошо, — вздохнул император, на секунду закрывая глаза. — Очень. Не бойся, я ничего больше не сделаю. — Вы опять лжете? — прошептала София, не представляя, какой ответ хочет получить. — Нет. Сейчас нет.
Он в последний раз сжал пальцы на ее талии, и в этом жесте ей почудилось что-то отчаянное, а затем отстранился. Горькое разочарование пополам с облегчением почти затопили Софию — и она понятия не имела, чего в ней больше. — Доброй ночи, Софи, — сказал император, отворачиваясь к камину. — До завтра.