Тьма на ладони
Шрифт:
Наверное, мне следовало поблагодарить его, но я промолчал. Со мной-то ладно. А что будет с теми, кого уволят сразу после меня? На дворе жуткий кризис, самый жестокий за всю послевоенную историю страны. А президент – всего лишь представитель своей компании. И его личное отношение ко мне не имеет ничего общего с его же обязанностями.
В кабинете повисла гнетущая пауза.
– А кстати, – сменил он тему. – Вряд ли ты особенно радовался, но все же… Как ты себя ощутил, вернувшись в рекламу через столько лет?
– Поначалу – как Урасима Таро. [14]
– Что, действительно такие резкие перемены?
– Да, очень. Сам корпоративный язык изменился. Столько привычных слов умерло! «Слайды», «оптика», «гранки»… Для нынешней молодежи все эти слова – как динозавры.
– Это правда. Аналоговые технологии отжили свое… – В его голосе прозвучала едва уловимая грусть. – А тебе, кстати, сколько сейчас?
14
Герой народных сказок, японский аналог Иванушки-дурачка.
– Сорок шесть.
– Сорок шесть… Когда мы с тобой встретились, мне было столько же. Двадцать лет пролетело, а?
Его взгляд слегка затуманился, словно он переместился куда-то на пару секунд – и тут же вернулся. Да, ровно двадцать лет. Даже эти цифры он помнил точно. Похоже, наша встреча произвела впечатление и на него. Исидзаки вздохнул и вернулся к теме:
– Ладно, хватит о прошлом… Сегодня я хотел бы узнать, что вы думаете по одному вопросу. И хотя один из вас скоро уволится – на сегодняшний день он пока работает в фирме, а потому его мнение для меня очень ценно. Возможно даже, мне понадобится ваш личный совет.
– Личный совет? – выдавил потрясенный Санада. – А что значит «возможно»?
– Сначала я хочу вам кое-что показать. Одну видеозапись.
– Видеозапись?
– Да. Это частная запись. Признаюсь, домашняя съемка – мое старое хобби…
– Как же, как же! – закивал Санада. – Все сотрудники знают, что господин президент любит снимать на видео!
Я тоже читал об этом. В журнальчике нашей компании была рубрика «Мои увлечения», и однажды там напечатали фотографию президента. Стоя с видеокамерой в руках, он снимал группу светловолосых детишек на футбольном поле. Комментарий внизу рассказывал о том, как Исидзаки путешествовал в Северную Европу.
– Ну что вы! Я совсем дилетант. Уж вы-то соображаете в этом лучше меня. Так что за качество съемки строго прошу не судить…
Исидзаки поднялся с дивана и взял со стола небольшую видеокамеру.
– Хориэ! – тут же шикнул на меня Санада. Помоги, мол. Когда Исидзаки вставал, его рука легонько дернулась в мою сторону.
С проводами он обращался привычно, и за какие-то несколько секунд мы подключили камеру к телевизору. Президент вернулся на диван и поставил камеру на журнальный столик. Восьмимиллиметровая «Айва». Давно вышла из моды. По крайнем мере, на полках магазинов такой уже не увидишь.
– Это совсем недолго. Смотрите, а потом поговорим.
Исидзаки нажал на кнопку дистанционного управления, и экран телевизора ожил.
Широкая лента дороги. На обочине – светофор для пешеходов. Сейчас горит красный. Похоже на городскую улицу. Машин почти нет – видимо, раннее время суток. Полоска рассвета растекается по горизонту, отбрасывая блики на объектив. По ту сторону дороги сгрудились в кучку сонные многоэтажки. Камера не двигается. Прямо перед светофором на асфальте сидит ворона. Ранний рассвет, спокойный пейзаж. Камера наезжает. Ворона в центре кадра делается крупнее. Судя по всему, именно ворону Исидзаки выбрал для съемки.
Слева от камеры слышится крик: «Берегись!»
Перед камерой – плечи мужчины в зеленом спортивном костюме. Он перебегает дорогу на красный свет. Сбоку на бешеной скорости вылетает автомобиль, слегка задевает его и уносится прочь. Мужчина летит кубарем на землю, но тут же подымается и продолжает бег. Похоже, ушибся несильно. Он бежит дальше, чуть заметно прихрамывая. Добежав до тротуара, поворачивается к камере боком. На долю секунды нам видно его лицо. Лет тридцать с небольшим.
Ворона, захлопав крыльями, срывается с места и улетает.
«А-а!» – снова слышится чей-то крик. Похоже, самого Исидзаки.
Камера дергается, изображение дрожит. В глазок камеры больше никто не смотрит. На экране пляшет асфальт, картинка мутнеет. Все приходит в движение. В динамиках – учащенное дыхание. Непонятно с чего, но хозяин камеры тоже куда-то бежит.
Наконец объектив задирается вверх, и мы видим фрагмент одной из многоэтажек. Здание старое, но очень солидное. Видно, что денег на строительство не жалели. В центре здания, этаже на четвертом-пятом, – балкон, на котором что-то белеет. Камера наезжает.
В объективе – голова ребенка, мальчика лет двух или трех. Малыш перевесился через перила и может свалиться в любую секунду. Его захлебывающийся крик еле слышно доносит ветром. Похоже, он не может сам залезть обратно. Его ладошкам не за что зацепиться, и они болтаются, точно листья дерева на ветру. Тельце еще удерживает равновесие, но с каждой секундой это дается ему все трудней. Вот он в ужасе задерживает дыхание. Предчувствие беды наполняет кадр – и резкий крик разрывает воздух.
Ребенок слетает с балкона.
Камеру сильно трясет, картинка смазывается.
Секунду-другую объектив скользит вниз по отвесной стене, отслеживая падение. Момент, когда любой зритель хочет зажмуриться.
И тут перед камерой, словно птица, проносится чья-то тень. Тот самый бегун. Уже в следующую секунду он подхватывает выпавшего с балкона ребенка и крепко сжимает в объятиях.
Успел. В последнем рывке, за который, наверное, стоит благодарить только Господа Бога… От удара мужчина летит кувырком, но ребенка из рук не выпускает. Самое страшное позади.