Тьма сгущается
Шрифт:
Он развел руками, в точности как двоюродный брат.
Эалстан так удивился, что ничего не ответил. Ему в голову не могло прийти, что кузен способен приглядеться к себе так пристально, а тем более – что у Сидрока может найтись хотя бы на вид разумная причина стремиться в ряды альгарвейской армии. Он не перестал от этого думать, что бригада Плегмунда – ответ неверный, но теперь он, по крайней мере, осознал, на какой вопрос пытается сам себе ответить Сидрок: «Как мне убежать от себя?» Потому что Эалстан и сам часто задавал себе этот вопрос.
Альгарвеец-жандарм
– Всем стоят! – заорал он на скверном фортвежском.
– Что-то мы сегодня застреваем всякий раз, – проворчал Сидрок в обычной своей манере.
Эалстан кивнул. Он без особой радости уступал когда-то дорогу солдатам родной страны; пропускать части оккупационной армии было и вовсе противно.
Но альгарвейцев-то в показавшейся процессии было немного: охранники с жезлами наперевес. Вдоль по улице мимо застывших на углу юношей брели пленные ункерлантцы. С первого взгляда их можно было перепутать с единоплеменниками Эалстана: такие же смуглые, крепко сбитые, носатые да сверх того – изрядно небритые, отчего они еще больше походили на бородатых фортвежцев.
Сидрок погрозил им кулаком.
– Знаете теперь, каково нам пришлось, ворюги проклятые!
Некоторые ункерлантцы покосились на него, будто поняли, о чем кричит этот мальчишка, – возможно, так и было, потому что говоры северно-восточной части Ункерланта мало отличались от фортвежского. Большинство же молча ковыляли мимо. Щеки их ввалились, взгляды были пусты. Что довелось им пережить?.. Так или иначе, пленным придется перетерпеть еще немало.
– Как думаешь, что рыжики с ними станут делать? – полюбопытствовал Эалстан.
– Да какая разница? Чтоб они вовсе пропали, подлюки! – ответил его двоюродный брат. – По мне, так пусть альгарвейцы им всем глотки перережут, а волшебную силу на зарядку жезлов пустят или там еще на какую пользу.
Он снова погрозил ункерлантцам кулаком.
– Не будет такого, – заявил Эалстан. – Иначе ункерлантцы возьмутся резать глотки альгарвейским пленникам – и что тогда начнется? Вернутся кровавые времена заката империи, вот что.
– По мне, так ункерлантцы лучшего не заслуживают. – Сидрок чиркнул большим пальцем по кадыку и, прежде чем Эалстан успел возразить, добавил: – По мне, так и рыжики лучшего не заслуживают. Чтоб их обоих силы преисподние побрали!
Эалстан отчаянно замахал руками: в нескольких шагах стоял альгарвейский жандарм. Но тот хотя и не мог не услышать подрывные речи, недостаточно владел фортвежским, чтобы понять их. Мимо прошли замыкающие колонну пленники и последние конвоиры. Жандарм взмахнул рукой, словно дворянин, милостиво снисходящий к мольбам черни, и Сидрок с Эалстаном ринулись через улицу вместе с толпой фортвежцев, собравшейся на перекрестке, пока шла колонна пленных.
– Что ты все рвешься в бригаду Плегмунда, если так уж рыжиков не любишь? – поинтересовался Эалстан у брата.
– Я же не ради альгарвейцев туда собираюсь, – отозвался Сидрок. – А ради себя.
– Не вижу разницы, – признался Эалстан. – И зуб даю, королю Мезенцио тоже никакой разницы не будет.
– Это потому, что ты олух, – любезно ответил Сидрок. – Если хочешь сказать, что король Мезенцио еще больший олух, спорить не буду.
– Знаешь, что я тебе скажу? – прищурился Эалстан. – Из нас двоих я не самый большой олух, вот что.
Сидрок сделал вид, что собирается врезать кузену в глаз. Эалстан сделал вид, будто уворачивается. Оба расхохотались. Они продолжали обмениваться оскорблениями, но уже не всерьез, как в последнее время, когда брошенное в сердцах слово могло отравить душу на долгие годы. Оба словно вернулись в убежавшее детство, и это было так весело.
Когда они постучали в дверь Эалстанова дома, оба еще продолжали обмениваться шутливыми проклятиями, задыхаясь от хохота. Отворившая им Конберга так и застыла на пороге, подозрительно оглядывая юношей.
– По-моему, вы оба по дороге в корчму заглянули, – заметила она – Эалстан не мог понять, всерьез или в шутку.
Сидрок шумно дыхнул ей в лицо.
– Ни капли вина, – объявил он. – И даже пива!
Конберга сделала вид, что ее шатает.
– Это верно. А вот когда ты в последний раз чистил зубы?
Голос ее должен был сочиться ядом, учитывая, насколько она недолюбливала Сидрока, и тогда мгновение разорвалось бы, точно фугасное ядро. Но этого не случилось. Сидрок дыхнул в лицо Эалстану, и тот, не желая уступать сестре, очень убедительно изобразил умирающего. Оба к этому времени изнемогли от смеха совершенно и держались за друга. Конберга беспомощно глянула на них – и расхохоталась сама.
Из дома напротив выглянула соседка, посмотрела на всех троих удивленно – верно, недоумевала, что может найтись веселого в мрачном оккупированном Громхеорте. Эалстан и сам задавался тем же вопросом, но остановиться не мог – быть может, потому, что понимал, как скоротечна минута шальной радости.
Соседка, покачав головой, скрылась за порогом, и это тоже было несказанно смешно. Но затем Конберга, не вполне задохнувшаяся от хохота, заметила:
– Что-то вы и впрямь задержались по дороге. Не иначе как свернули?
– Нет-нет! – возмутился Эалстан. – Правда! Пришлось ждать, пока через город не пройдет колонна ункерлантских пленников. В лагеря, наверное, ведут.
При этих словах волшебство рассеялось. И впрямь – что общего могут иметь с безмятежным весельем военнопленные и лагеря?
Южный ветер наволок тучи; скрылось солнце, и улица погрузилась во мглу. Эалстану непонятно стало, как мог он вести себя так глупо, пусть даже несколько минут. Сидроку, судя по его лицу, пришло в голову то же самое.
Эалстан вздохнул.
– Пошли в дом, – пробормотал он. – Холодает.
Маршировать по скверно вымощеной булыжником и строительным мусором дороге Бембо вовсе не нравилось, а тем более – когда не высохла скользкая грязь после ночного дождя.