Тьма сгущается

Тертлдав Гарри Норман

А в лагере его уже ждали комфортабельная палатка и большая бутыль финикового вина. Хадджадж припал к ней и выхлебал всю, не отрываясь. В Альгарве он научился разбираться в сортах вин и выбирать самые изысканные. Эта же бурда была терпкой и в то же время приторно сладкой. Ее в Зувейзе подавали чаще всего, и Хадджадж пил и не кривился: вкус вина напоминал ему о клановых сборищах его детства. Да, заезжий альгарвеец отворотил бы нос от подобного пойла, но ведь он-то не заезжий альгарвеец. Для него это был вкус родного дома.

Генерал Икшид, начальник

Мухассина, дождался, когда Хадджадж приведет себя в порядок, и тогда лишь явился с приветствиями. Генерал выставил на стол еще вина и угостил гостя чаем с ароматом мяты и крошечными пирожными, которые на вкус были ничуть не хуже тех, что готовили в царском дворце. Хадджадж наслаждался неторопливым ходом ритуала застолья: как и финиковое вино, здесь все было до боли родным.

Икшид был чуть старше Хадджаджа и брюшко имел чуть побольше, но выглядел еще молодцом.

– Мы гоним их, – сказал он, когда время приличествующей моменту светской беседы подошло к концу. – Мы гоним их. И Альгарве гонит их. Все дальше на юг. Даже Янина гонит их, на что я уж никак не надеялся. Свеммель – конунг недобитков, в чем я ему нисколечко не сочувствую.

– Однако кое-кто в Зувейзе, глядя на побитых ункерлантцев, скорбит, – заметил Хадджадж. И задумчиво добавил: – Пусть уж наши союзники правят на захваченных ими землях – они более милосердны. Конечно, было бы еще лучше, если бы сами ункерлантцы были милосердны.

– Если приходится выбирать между двумя ублюдками, выбираешь того, кто дает тебе больше благ, – отозвался Икшид совсем в духе Мухассина.

– Да, и этого достаточно для оправдания наших поступков, – промолвил Хадджадж, глядя на восток, откуда наступало Альгарве. Затем он обратил взгляд к югу: туда отступал Ункерлант. – Единственное, на что нам остается надеяться, так это то, что мы делали правильный выбор, – заключил он со вздохом.

Подойдя к границе между Лагоашем и Куусамо, караван, в котором ехал Фернао, плавно затормозил и остановился. Куусаманские таможенники дружно устремились на досмотр пассажиров и их багажа.

– И в честь чего это все? – спросил чародей, когда очередь (впрочем, довольно быстро) дошла до него.

– Превентивные меры, – буркнул плосколицый коротышка. Звучало это, конечно, вежливее, чем «Не твое собачье дело», но информации содержало не больше. – Откройте, пожалуйста, ваши сумки.

Да, звучало это культурнее, чем жесткий приказ, но тем не менее не оставляло лагоанскому чародею никакой возможности ослушаться. Увидев рекомендательное письмо гроссмейстера Пиньейро к Сиунтио, таможенник вдруг весь подобрался.

– В чем дело? – осведомился Фернао, усилием воли подавляя стон: он-то надеялся, что письмо поможет ему, а не втравит его в неприятности.

– Пока не знаю, – ответил куусаманин и крикнул кому-то снаружи: – Эй, Лоухикко! Я нашел мага.

Оказалось, что этот Лоухикко тоже чародей – ранга второго, как на глазок прикинул Фернао: при досмотре багажа таможенный маг использовал заклинания, созданные гораздо более сильными чародеями, чем он сам. Коротко переговорив с инспектором по-кауниански, он кивнул Фернао и вышел.

– Он сказал, что ничего недозволенного вы не везете, – неохотно признал таможенник. Но тут же взял реванш: – Зачем вы приехали к нашим чародеям? Отвечайте сразу, не тяните и не выдумывайте отговорки!

– Это Куусамо или Ункерлант? – Фернао мрачно уставился в глаза таможенника, и тон его исключал малейший намек на шутку. Легкие в общении и сговорчивые куусамане очень не любили вопросов, поставленных ребром. – Я приехал, чтобы проконсультироваться с вашим блистательным чародеем по профессиональным вопросам, имеющим интерес как для меня, так и для него.

– Но сейчас идет война, – отрезал таможенник.

– Да, это правда, война. Но Куусамо и Лагоаш в ней не враждуют между собой.

– Но и не являются союзниками! – огрызнулся таможенник. И это тоже было правдой. Он смерил взглядом сидящего Фернао (как истинный куусаманин, он не считал, что рост лагоанцев, которые в среднем на полголовы выше куусаман, дает им какие-либо преимущества) и, с возмущением пробурчав себе под нос что-то на своем языке, перешел к досмотру багажа сидевшей рядом женщины.

Досмотр каравана продолжался около трех часов. В результате одного неудачника из вагона Фернао высадили, не обращая внимания на его возмущенные вопли.

– Радуйся, что мы тебя под белы руки не доставили в Илихарму, – бросил ему на перроне один из таможенников. – Уж поверь мне, тебе бы это гораздо меньше понравилось.

Нарушитель спокойствия тут же испуганно всхлипнул и замолчал.

Наконец караван снова тронулся в путь по заснеженным просторам Куусамо. Но пейзажи за окнами – леса, поля и холмы ничуть не отличались от лагоанских. По крайней мере, они нисколько не изменились с тех пор, как королевство и страна семи князей разделили один остров. Встречавшиеся на пути каравана города с виду могли в равной степени принадлежать как Лагоашу, так и Куусамо. Более ста с лишним лет все муниципальные здания строились и тут и там по одному и тому же образцу.

Но когда за окнами вагона замелькали деревушки и одинокие фермы, у Фернао наконец исчезло чувство, что он все еще путешествует по своему королевству: здесь даже стога складывали по-иному. Куусамане прикрывали их холстами, зачастую украшенными вышивкой или аппликациями, и потому копны походили на маленьких кругленьких старушонок, повязавших головы нарядными шарфами.

Да и фермы, по крайней мере большая их часть, порядком удивили чародея. До того, как каунианские солдаты и поселенцы пересекли Валмиерский пролив, куусамане были простыми кочевниками и скотоводами. Они быстро научились обрабатывать землю и жить оседло, но до нынешних дней, вот уже более полутора тысяч лет, половина их построек – будь они из кирпича или из дерева – до сих пор имели форму кибиток, что однажды остановились на денек и уже больше никогда не тронутся с места.