Тьма сгущается
Шрифт:
– И это вам рассказывают о зувейзинах?! – осведомился Хадджадж. Пленный кивнул. Министр подавил скорбный вздох. – Ты не выглядишь слишком аппетитным, так что я уж как-нибудь обойдусь. – Он обернулся к Мухассину: – Вы поняли?
– Да, конечно, – ответил полковник по-зувейзински. – Этот парень отнюдь не тупица. Он отлично говорит по-альгарвейски. Честно говоря, у меня акцент заметнее, чем у него. Но о нас он ничего не знает? Ну что ж, – добавил он с мрачной ухмылкой. – Теперь у него появился шанс узнать о нас побольше.
– Да уж, пусть теперь узнает. И самое лучшее место для этого – копи, – кивнул Хадджадж и махнул рукой в сторону ункерлантцев, – Они могут приступать к обучению прямо сейчас.
Мухассин отдал караулу приказ, и те заорали на пленных. Колонна, спотыкаясь, побрела дальше. Полковник обернулся к Хадджаджу:
– А теперь, ваше превосходительство, не угодно ли вам проследовать к старым пограничным укреплениям, которые мы успешно восстанавливаем?
– С большим удовольствием, полковник, – улыбнулся министр. Но его верблюд удовольствия хозяина не разделял: ему вовсе не хотелось снова куда-то идти. Пришлось на время смириться и дать животным отдых.
– Вообще-то здесь в какую сторону ни поедешь, в конце концов окажешься у границы, – заметил Мухассин, и, словно в подтверждение его слов, над их головами к югу пролетело крыло драконов. – Мы не смогли бы дойти так быстро и так далеко без помощи Альгарве, – добавил полковник, указывая на них. – Здесь у Ункерланта драконов было раз-два и обчелся.
– Нарушение старой границы? – нахмурился Хадджадж. – Разве царь Шазли приказал своей армии штурмовать Ункерлант? Я что-то не слышал о таком приказе.
Но в голове у него промелькнула мысль о том, что Шазли мог и не поставить его в известность, опасаясь встревожить или рассердить своего министра. Надо же, какая деликатность! Только, по мнению Хадджаджа, подобная щепетильность царя могла оказаться слишко опасной для его верного министра.
Но к его глубокому удовлетворению, Мухассин отрицательно помотал головой:
– Нет, ваше превосходительство, мы до сих пор не получали подобного приказа. Я просто хотел сообщить вам, что если подобный приказ придет, то мы к нему готовы. Большинство народов, живущих вдоль старой границы (и с востока, кстати, тоже), имеют… – он провел смуглым пальцем по своей руке, – темную кожу.
– Да, это так, – кивнул министр. – Что ж, маленькое царство должно быть счастливо, что сумело вернуть себе свои исконные земли. Этого более чем достаточно в наши дни, когда большие королевства набрали такую силу. Будет просто чудом, если нам удастся сохранить чуть больше того, с чего мы начинали.
– Используя вражду королевств и распри между кланами, малый, но имеющий сильных друзей клан может подняться выше иного великого, но окруженного соседями, которые его ненавидят.
– Это верно, но только частенько все кончается тем, что малый клан понимает: за дружеские услуги великих рано или поздно приходится платить. И я не хотел бы, чтобы мы оставались в долгу у Альгарве. А еще меньше я хотел бы, чтобы мы оставались должниками Ункерланта, как до Шестилетней войны, когда Зувейзой управляли из Котбуса.
– Нет человека, который любил бы наше царство больше, чем вы, ваше превосходительство, и служил бы ему лучше. – В витиеватом комплименте полковника Хадджадж почувствовал скрытое несогласие с его позицией. Но Мухассин продолжал как ни в чем не бывало: – Веками проклятые ункерлантцы были нашими северными соседями. А с Альгарве у нас границ нет. Так кого же нам больше бояться – короля Мезенцио или конунга Свеммеля? Разве не в этом ваше кредо?
– Да, это так. И Мезенцио даже в самом плохом настроении намного лучший суверен, чем Свеммель в самом благом расположении духа, – ответил Хадджадж. Полковник рассмеялся, но министр не поддержал его. – Но если война будет продолжаться, то признайтесь: наша граница рано или поздно вполне может стать границей с Альгарве.
– Ну-у-у… – Улыбка Мухассина стала кислой. – Я бы не удивился, случись что-то подобное. Альгарве движется победным маршем на запад, так? Все же, как бы то ни было, они в качестве соседей намного приятнее ункерлантцев. Да, они носят одежду, но у них имеется определенное благородство и понятие о чести.
Хадджадж поперхнулся смешком. Мухассин по-своему прав. И у Зувейзы, и у Альгарве было в традиции воевать с соседями, когда те ослабевали, и устраивать гражданские войны, когда соседи набирали силу. Неправда, что ункерлантцы плохие солдаты, они отлично умеют воевать. И не видать бы Зувейзе свободы, не случись Войны близнецов, когда Киот со Свеммелем, оба претендуя на трон, решили выяснить, кто из них старше. Но никогда ункерлантцы не воевали ради самой войны, как было заведено у Зувейзы и Альгарве.
– Пора, ваше превосходительство, отдых окончен! Лагерь вон за тем холмом! – прервал его мысли Мухассин и пинком заставил своего верблюда подняться на ноги. Свое возмущение тем, что его снова заставляют работать, упрямое животное выразило таким воплем, словно его отдали на расправу палачам короля Елгавы. Хадджадж тоже поднял своего верблюда, и тот разразился не менее ужасным криком. Министр поморщился: хоть его древние пращуры и были кочевниками, этим капризным тварям он явно предпочитал благоустроенные караван-вагоны.
Однако Зувейза сама перекрыла свои становые жилы, когда Ункерлант двинулся на север. Маги короля Свеммеля восстановили часть из них, но тут же снова перекрыли, как только Зувейза двинулась на юг. Теперь обнаженные черные колдуны опять пытались восстановить то, что было разрушено альгарвейскими магами. Зато вот верблюда заставить работать или наоборот никто не в силах – разве что силы горние иногда дают себе труд подчинить упрямую скотину ее хозяину. Однако, какой бы несносной ни была эта тварь, Хадджадж все же предпочитал ехать верхом, чем плестись пешком.