Тьма века сего
Шрифт:
— Что конкретно ты ищешь? — спросил Мартин, когда минута прошла в молчании, и он кивнул на бумагу в руке:
— Здесь все или только те, о ком точно известно, что в Предел они не уходили?
— Все, кого не видели исчезающим или хотя бы входящим в Предел, — уточнил тот и повторил: — Что мы ищем?
— Исчезновения, между которыми прошло около месяца. Двадцать семь-восемь дней, тридцать, тридцать два, около того. Садись, — кивком указав на табурет рядом, поторопил Курт. — Два глаза хорошо, а четыре — больше.
Глава 18
Община
Сегодня все было как прежде, однако едва заметных, но ощутимых перемен не заметить было нельзя, точно какая-то натянутая струна вдруг расслабилась и перестала звенеть от напряжения, давя на нервы. Сегодня, по свидетельству одного из паломников, Грегор Харт не улизнул из лагеря с наступлением утра: проснувшись и приняв трапезу вместе со всеми, он уселся на траву подле дороги, ведущей к городу, и пребывал там до тех пор, пока не явился его отец, после чего поднялся, перебросился с ним парой слов, и оба удалились, обсуждая что-то меж собою.
— Мы все рады, — не скрывая удовольствия пояснила Урсула, этим утром тоже не покидавшая пределов лагеря. — Уж больно изменился Грегор с его приездом, стал такой раздражительный, хмурый… Слепому видно, что с отцом он поругался, когда сюда уехал, и нам очень не хотелось, чтобы тут, в этом тихом месте, кто-то учинил склоку. Да и за Грегора переживали очень. Он ведь хороший мальчик, уж не знаю, за что отец на него так зол, но не думаю, что Грегор мог что-то серьезное натворить.
— Я с ним говорил вчера, — отмахнулся Курт. — Ничего серьезного у них не стряслось, обыкновенная семейная ссора, как то бывает у отцов с сыновьями. Особенно когда сыновья мнят, что сами лучше знают, что делать и как.
— Ох как я это понимаю… — сокрушенно качнула головой Урсула. — Уж поверьте… А вы, я вижу, один сегодня, майстер Гессе? — она невесело усмехнулась. — Допросов сегодня не будет? Пришли, чтоб убедиться, что у Грегора с отцом все хорошо?
Курт ответил не сразу; огляделся, видя, как смотрят в их сторону обитатели лагеря, неумело делая вид, что увлечены своими делами, и, наконец, кивнул в сторону:
— Пойдем-ка прогуляемся. А то под взглядами твоих приятелей я себя чувствую, будто лицедей на подмостках.
— Ох, майстер инквизитор, — усмехнулась Урсула, развернувшись и пойдя рядом с ним, — а уж я-то как… Знаете, что меня уж спрашивают? Не со своим ли интересом вы ко мне приходите. Да-да, — улыбнулась она, когда Курт удивленно поднял брови. — Видят, наверно, что мы говорим с вами спокойно, что вы передо мною факелами не размахиваете, я вот улыбаюсь с вами, ну и… Думают всякое.
— А Йенс? — уточнил Курт, обогнув крайний домишко и медленно двинувшись от лагеря прочь, и она непонимающе переспросила:
— Йенс? Гейгер? А что он?
— Он тоже это спрашивает?
— Вот и вы туда же, — вздохнула Урсула укоризненно. — Неужто никак в голове ни у кого не лежит, что одинокая вдова может просто говорить с мужчиной, просто молиться вместе, просто так же, как он, искать путь в жизни? Просто, так же, как с любым другим человеком, как с ребенком, стариком, как с женщиной?
— Бывает, — кивнул Курт, свернув на тропинку, ведущую к дороге в Грайерц, — однако искать обыкновенно легче вдвоем. Да и судьбою вы схожи, уж прости за болезненное напоминание, а похожие люди часто тянутся друг к другу.
— И мы тянемся, да. Но без вот этого вот, что вы себе там придумали, майстер Гессе. Не верите? Думаете, не бывает так?
— Отчего же, мне и такое встречалось. Был у меня в первые годы службы напарник, который еще в бытность свою вне Конгрегации остался без семьи… Тот вообще всех любил — и женщин, и стариков, и, сдается мне, распоследнего еретика с парой дюжин смертей на совести.
— «Был»?..
— Что?.. А, нет, — улыбнулся Курт, пнув попавшийся под ногу ком ссохшейся земли, и бросил взгляд вдаль, на убегающую к Грайерцу изогнутую ленту дороги. — Он не погиб. Просто теперь не служим вместе… Он все тщился научить меня человеколюбию; должен сказать, безуспешно.
— Почему?
— Люди существа в большинстве своем гадкие, — пожал плечами он. — Двуличные. Подлые. Жестокие. Случаются, само собою, и праведники, но те порой еще хуже. Знаешь, как говорят — если в семье есть один праведник, остальные становятся мучениками.
— Люди… всякие бывают, — помедлив, отозвалась Урсула. — Такова наша греховная природа, все чаще мы именно ей и поддаемся, ведь это куда легче и приятней, а докопаться до глубин души, в которой спрятано то, что Господь туда вложил — это работа. Тяжелая, как ров копать. Понятно, что это мало кому хочется. Но я в людей верю, майстер инквизитор. Господь Иисус в нас поверил, иначе не шел бы на крестную смерть, ведь так? Как тогда можно не верить нам самим? Тогда мы пойдем против веры самого Господа.
— Интересный аргумент, — серьезно заметил Курт. — Надо будет взять на вооружение. А то, знаешь ли, порой и впрямь смотрю вокруг — и думаю, что самая тупая корова вон в том стаде заслуживает большей Господней милости, чем самый разумный из людей. Корова не лжет, подлостей соседке не подстраивает, политических войн не начинает, жует себе потихоньку и молчит. Не творит добра, но хоть не делает зла. При моей службе даже такое — редкость.
— Вы потому и видите во всех нас злонравных еретиков? — улыбнулась Урсула, и он хмыкнул: