Тьма века сего
Шрифт:
— Жаль, весьма жаль, — вздохнул Курт и, упершись ладонью в землю, неспешно встал, чуть поморщившись от колкой боли в плече.
— А почему вы сказали «somnambulus»? — переспросил Грегор, поднявшись следом. — Просто образно, или вы думаете, что Предел однажды просто зовет кого-то, и он идет?
— А это любопытная идея, нам она в голову не приходила, — заметил Мартин, рассеянно вертя в руках уже и без того изрядно потрепанное письмо.
С ответом из архива Конгрегации снаряженный им солдат возвратился ранним утром, полчаса назад, и письмо было прочтено тут же, в присутствии бойца — на случай, если оного придется вновь гнать в дорогу с дополнительными вопросами, запросами или тревогой. Солдат, впрочем, был тут же отпущен, и Мартин с заметным
— Чист, — констатировал очевидное фон Вегерхоф, и Курт уточнил, повторно пробежав глазами по ровным строчкам:
— По крайней мере, n. e. i [97] .
— Проверен, испытан… взвешен, измерен и признан невиновным, — подытожил Мартин. — Стало быть, даже если он и развлекается поеданием соседей по ночам, новую разновидность тварей в своем лице он на землю Империи не привез. Даже жаль. Было бы любопытно посмотреть…
— Человеколюбие, — нарочито одобрительно констатировал стриг. — Фамильная черта семейства Гессе. А что там notre jeune philosophe [98] ?
97
Non est invеntus (corpus delicti) — «не найден» (состав преступления) (лат.).
98
Наш юный философ (фр.).
— Философствует, — пожал плечами Курт и изложил свою беседу с беглым отпрыском, постаравшись передать его довольно смятый рассказ как можно ближе к оригиналу.
— Идея любопытная, — согласился стриг, — однако в голову она никому из нас не пришла по вполне очевидной причине: никто из свидетелей не отмечал за Пределом подобного влияния на разум. И если можно допустить, что паломники скрыли от нас сей эффект, остаются еще господин граф, множество местных… да и мы с вами.
— Разве что он просыпается время от времени, — не слишком уверенно предположил Мартин, задумчиво сворачивая письмо из архива в трубку. — Предел спит, в обычное время виден и слышен только обладающим умениями expertus’ов, а потом однажды что-то щелкает внутри него и…
— Слишком сложно.
— Бывало и сложнее, и не только в твоей практике, — возразил он, и Курт полусогласно качнул головой, не ответив. — Впрочем, последний случай явно не имеет к этой версии отношения, это мы уже знаем достоверно, хотя окончательно сбрасывать в мусор идею философа я бы не стал.
— И в отчете бы ее отметил, — договорил фон Вегерхоф и многозначительно уставился на Курта. — Ты ведь пишешь отчеты по ходу дела, верно, Гессе?
— Как раз сегодня планировал заняться, — отозвался он не моргнув глазом. — Сразу после беседы с почтенным бауэром. Ad vocem [99] , кто-нибудь желает присутствовать?
99
Кстати, к слову (лат.).
Мартин кивнул, молча вскинув руку, а стриг подчеркнуто устало вздохнул:
— Я, с вашего позволения, mes amis [100] , отправлюсь в постель. Все же столько ночей в глухом лесу на отвратительно жесткой земле и дни, полные забот и трудов, вредно сказываются на моей тонкой натуре.
— К вопросу о снах и тонких натурах, — заметил Курт, когда они с Мартином вышли на узкую улочку Грайерца. — Ты с тех пор видел Альту снова?
— Да, — с заметным смятением кивнул тот. — Так и вижу каждую ночь. Мне может сниться что угодно — какая-нибудь бессвязная муть, что-то из происходившего за день, какие-то из моих версий происходящего или вовсе нечто, не связанное с текущими делами, но под утро всегда одно и то же. Вижу Альту, слышу ее — и просыпаюсь. Откровенно говоря… — Мартин помялся и неохотно докончил: — Откровенно говоря, начинаю опасаться за собственное благоразумие.
100
Друзья мои (фр.).
— А есть основания бояться?
— Я их не вижу. Но…
— Я тоже. Стало быть — не накручивай. Когда все это закончится, мы подумаем, как быть, подтянем Совет, expertus’ов и саму Альту, и разберемся, не пробудились ли в ней внезапно таланты, которых прежде не было. Думаю, если б ей было чего опасаться всерьез и она пыталась бы достучаться до тебя сознательно — эта женщина уже давно попросту взяла бы Фридриха за шиворот и заставила послать к тебе курьера с подробнейшим письмом. Быть может, и вовсе ничего нет, и твоя память лишь подбрасывает тебе знакомый образ в ответ на какую-то тайную мысль, которая гложет тебя настолько исподволь, что ты сам еще ее не осознал. Быть может — что угодно, посему просто будь осмотрителен, и все. В конце концов, в этом нет ничего нового: у тебя и без того такая жизнь и такая служба, осмотрительность — твой лучший друг.
— Паранойя же, нет? — усмехнулся Мартин, и он кивнул, улыбнувшись:
— Сфорца знал толк в друзьях.
— Я уже плохо его помню…
— Твое счастье, — хмыкнул Курт и, сощурившись на солнце, толкнул напарника локтем: — Гляди-ка, мы вовремя.
Впереди, через два дома от них, Харт-старший, хмурый и сосредоточенный, вышел из единственного трактирчика Грайерца и, не задерживаясь, решительно зашагал по узкой улочке городка. Мартин ускорил шаг, догоняя бауэра, и, не церемонясь, крикнул, перекрыв шум утренней улицы:
— Мориц Харт!
Тот вздрогнул, словно в спину ему вонзилась стрела, едва не подпрыгнул на месте и обернулся рывком, вскинув руки перед собою, точно ночной прохожий, повстречавший в темном переулке компанию неблагодушно настроенных гуляк и решивший продать свой кошелек подороже. Любопытно, подумал Курт, неспешно приближаясь и видя, как расслабляется отец философа, увидев, кто его окликнул. То ли торговля нынче дело опасное, то ли прошлое у Харта-старшего было увлекательное, но он точно не такой уж беззащитный тюфяк, каким мог бы показаться…
— Майстер Бекер, — кивнул тот, опустив руки, однако напряженность и угрюмость остались, лишь спрятавшись под маску учтивости. — Майстер Гессе.
— Хочешь поговорить с сыном? — поприветствовав его ответным кивком, спросил Курт, и бауэр вздохнул:
— Да уж который день пытаюсь. Прихожу в это их сборище — говорят, нету его, ушел, бродит где-то. Я подожду-подожду, да и ухожу. Прихожу чуть позже — снова нету. Один из них сказал, что Грегор вообще туда теперь только ночевать и приходит — видно, от меня прячется. Я уж пытался и в лесу его искать, и поздним вечером его перехватить, просидел до темноты, так и не дождался…
— Вчера дождался я. Не знаю, каков из меня проповедник, но сдается мне, я его убедил, что до второго пришествия так бегать нельзя, и сегодня Грегор обещал с вами поговорить. Надеюсь, не передумал с утра.
— Вот спасибо, майстер Гессе, — с чувством произнес Харт, прижав ладонь к груди. — От всего сердца благодарю.
— Рано еще, — улыбнулся он. — Вот если и впрямь не передумает…
— Это он может, да, — досадливо нахмурился бауэр. — Это ж такой своенравный мальчик был всегда, вы б только знали. Помнится, было ему лет этак десять, и втемяшилось ему в голову поймать лисенка. Представляете, лисенка. Живого, чтоб, значит, вырастить, как собаку. Зачем?! — вопросил он страдальчески и развел руками. — Не знаю. И Грегор объяснить не смог, хочу, и все тут. Забавно потому что. Представляете, забавно! Лису в дом! Так он еще и парочку своих приятелей на это подбил, и вот они пошли в лес мастерить силок, чтобы этого лисенка поймать. Месяц ходили проверять, каждый день. Я уж его и ругал, и затрещин пару раз отвесил, и запирал даже, потому как ну что ж такое — в лес детям одним, без присмотра? Ну и без толку. Все одно убегал. И чем дело кончилось? Наткнулись на кабанью мамку, еле ноги унесли. Но зато уж в лес долго еще не совался дальше опушки.