Тьма
Шрифт:
Вот тебе папаша слинял, а вот тебе мамаша пошла по баллистической траектории, закончившейся в яме глубокой депрессии. И вот вам результат: эти придурки здесь сейчас по его душу. Потому что папочка бросил мамочку, мамочка свихнулась, а Томас, добрый старина Томас, оказался вынужденным вытягивать мамулю из дерьма.
Конечно, кое-кто возразит, что выручать человека можно по-разному, но главное — у него получилось, так ведь?
А вот и дыра. Пятьдесят ярдов между двумя стадами четырехколесного металлолома — и Том бросается в зияние промежутка. Отчаянно загудел какой-то нервный водила, опасающийся за непорочную чистоту железной шкуры своего «мерседеса»,
Удивительно, насколько выпуклый, реальный сон с этими летучими…
Еще через три минуты он взбирается по наружной лестнице на четвертый этаж к своей квартире, приглядываясь, прислушиваясь и принюхиваясь к возможным признакам появления этих, из Нью-Йорка. Ничего и никого. Но это вопрос времени, они еще появятся, «успокаивает» он себя.
Том скользнул в квартиру, запер дверь, задвинул засов и, тяжело дыша, припал головой к дверному полотну. Так. Прорвался!
Взглянул на стенные часы. Одиннадцать вечера. Получаса не прошло, как первая пуля взрыла кирпичную стену. Все случилось за полчаса! Невероятно… Сколько у него еще получасов в запасе, и что за них придется проделать?
Том подошел к сундуку, стоявшему под окном. Квартирка у него простенькая, с двумя спальнями, но одного взгляда достаточно, чтобы самый невнимательный наблюдатель понял, что живут здесь люди неординарные, отличающиеся от среднего обывательского уровня — вопрос только, в какую сторону.
Северная стена комнаты выглядит как декорация экстравагантного цирка. Карнавальные маски кольцом окружили половинку громадного глобуса шестифутового диаметра. Глобус выступает из стены, как будто погружен в нее наполовину. Под ним растянулся шезлонг, на нем и вокруг него разбросаны два десятка декоративных подушечек разного размера, формы и узора. Весь этот реквизит — память о многочисленных начинаниях, путешествиях и авантюрах Томаса.
На южной стене вокруг четырех больших церемониальных щитов висят два десятка дротиков и духовых трубок из Юго-Восточной Азии. Под ними на полу примерно такое же количество резных фигур из дерева, в числе которых скульптура льва в натуральную величину из железного дерева. Остатки лопнувшей затеи ввоза экзотических артефактов из Азии для продажи на аукционах и в галереях. Если бы Кара знала истинное предназначение этих фигур: они снабжались внутренними полостями-тайниками для контрабандного провоза крокодиловой кожи, перьев райских птиц и иного запретного барахла, — то наверняка выкинула бы его из дому, не раздумывая ни минуты. Улицы Манилы преподали суровые уроки и старшей сестре Тома, но не сломили, а лишь закалили ее, и она прекрасно справлялась с собственными проблемами и отлично ладила с окружающими. К счастью, Том взялся за ум раньше, чем сестра обнаружила его прегрешения против правопорядка.
Он опустился возле сундука на колени и откинул крышку. Еще раз обернулся в сторону двери, убедился, что она надежно заперта, и принялся рыться в залежалом барахле. Выгребал бумаги, выкладывал их на пол. Квитанция желтая, он хорошо это запомнил. Четыре года назад, когда он прибыл в Денвер, чтобы в нем обосноваться, он засунул эту бумажонку в сундук.
Том вытащил из сундука толстую стопку листков, хмыкнул. Тяжелая, как кирпич. Нет, это совсем не то, что он искал, но все равно внимание его зацепилось за находку. Последнее звено длинной цепи его провалов. Эпохальный роман под интригующим названием «Убить со смыслом». Второе его литературное детище. Он снова запустил руку в
Кара для него — своего рода бог.
Он задержал оба бумажных булыгана в руках. Веса достаточно, чтоб к шее привязать, если утопиться захочешь. Скользнул взглядом по названию. «Гиперсуперсверхгерои в суперпупер…» В суперсупе! Три года убил он на этот бред, прежде чем с кучей отказов похоронить его в сундуке.
Глядеть — с души воротит. А выкинуть жалко. Жизнь показала, что продажа кофе приносит больше денег, нежели сочинение бессмертных шедевров, способных воссиять на небосводе времен. И ездить никуда не надо за всякой дрянью, за резной скульптурой и за спрятанной в ней нелегальщиной.
Он гулко бухнул рукописи на пол и продолжил раскопки в сундуке. Желтая. Желтая бумажная полоска, заполненная под копирку. Не на машинке, от руки заполненная. И на ней имя. Он даже не мог вспомнить, кто ему выдал деньги. Какая-то скотина, ссудная-подсудная. Без этой бумажки даже не знаешь, где начать.
Вот она! Наконец…
Том уставился на помятую желтую бумажонку. Реальная, ощутимая. Сумма, имя, год, число, месяц. Конкретная и однозначная, как смертный приговор. Реальнее не бывает! Голова пошла кругом. Конечно, Том не сомневался в ее достоверности, но теперь он держал ее в руке, и все вокруг показалось ему вдвойне реальным.
Он опустил руку, вздохнул. На дне сундука покоился старый вороненый клинок — мачете, купленный в мелкой лавчонке на одной из кривых улочек Манилы. Он сжал рукоять, рванул нож к себе, вскочил, рванулся к выключателю возле двери. К черту этот фейерверк! Одна из ошибок, которые могут стоить жизни. Так выражаются в своих нетленных шедеврах маститые маэстро высокохудожественного пустозвонства.
Том выключил свет, подскочил к шторе, отодвинул, выглянул. Пусто. Оставил штору, обернулся. Пустыми глазницами уставились на него со стены карнавальные маски Кары, смеялись над ним и хмурились. Издевались.
Ноги под ним подкашивались. Одолевала слабость от потери крови, голова гудела от вызванной пулей контузии, от осознания, что ему потребуется куча везения и еще не одна стычка, чтобы хоть как-то выправить ситуацию.
Том поспешил на кухню, положил мачете на стол, набрал номер осевшей в Нью-Йорке матери. Она сняла трубку после десятого гудка.
— Алло!
— Ма!
— Томми…
Он облегченно выдохнул.
— Томми, Томми. У тебя все в порядке, ма?
— Сколько сейчас? Уж точно больше часа ночи.
— Извини. Я только хотел проверить, как там у тебя.
Мать молчала.
— У тебя все в порядке? — повторил вопрос Том.
— Да, Томми. Все в порядке. Спасибо за заботу.
— Извини, что поздно.
— Как у вас дела?
— У нас все хорошо.
— В субботу с Карой говорила. Она тоже не жаловалась.
— Да, с Карой тоже все в порядке. — Том чувствовал по голосу, когда мать «крутило». Депрессию трудно спрятать. Но вот уже два года, как с ней ничего серьезного не происходило. Если повезет, то этот зверь когтистый больше к ней не вернется. Но сейчас его больше заботило, не стоит ли над нею какой-нибудь тип с пушкой, и по голосу ее он понял, что там все чисто, никто его мать в заложники не захватил.