Тьма
Шрифт:
Петр шагнул вперед. Он «избавил Бориса от страданий». Вот что он сказал, чтобы заставить нас всех почувствовать себя лучше из-за убийства. То, как он так легко вонзил свой клинок в шею Бориса, словно это был нож, разрезающий хлеб. Это было зловещим и темным. Темнее воздуха вокруг нас, темнее самых темных частей меня, которые я скрываю.
И все же, мы не могли взять его с собой. Его тело было переломано, его кости были раздроблены, а его раны убили бы его в течение недели, если бы инфекция не пришла быстрее. Мы знали, что нам нужно было сделать. Борис тоже это знал.
Но
Я так и не поняла, почему он оказался посреди дороги. Почему он не побежал, как все мы? Теперь мне интересно, искал ли он Алену, пытаясь спасти ее от того, что надвигалось.
Думаю, я никогда этого не узнаю.
Я решила не вспоминать и пренебречь всеми разговорами о Борисе.
«Откуда ты знаешь, что сейчас ночь?» – спросила я Алену. «Ты сказала, такие ночи.» Она слегка улыбается. Принужденно. Но разве в наши дни все не так?
«По ощущениям, как ночь», – говорит она. Я слышу слезы в ее голосе, и беспокоюсь, что ее голос может сломаться в любой момент. «Мы пришли сюда, достали одеяла и припасы, прячемся. Едим», – добавляет она и поднимает консервную банку, как будто для того, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. «Как устали мои кости. Мое тело болит.» Ее глаза сверкают синим светом, как маленькие газовые огоньки. «Сейчас ночь, я уверена в этом.»
Через мгновение, я просто пожимаю плечами. Она замолкает и ест помидоры, пока в банке не остается даже сока. Затем, она достает свой спальный мешок и ложиться спать.
Я снова возвращаюсь к своей записной книжке.
Когда я листаю пустые страницы, держа в руке карандаш и готовясь к работе, я сталкиваюсь с привычным барьером. Темнотой.
Я не могу видеть страницы достаточно хорошо, и даже если бы я могла, мой разум становится пустым. Вдохновение умерло давно, когда у нас украли свет и солнце.
Все, что я вижу, когда закрываю глаза, и когда открываю глаза, это чернота. Поэтому я лениво рисую темно-серые линии по странице и думаю о своих консервных банках, размышляю, какая из них будет у меня сегодня вечером на ужин, и гадаю, как долго мне хватит еды, которая у меня есть, если вдруг мы не сможем награбить больше, прежде чем покинем эту деревню.
Мы проведем здесь несколько дней. Мы путешествуем уже неделю. Мы все измотаны. Наши кости и мышцы болят. Поэтому мы должны отдохнуть, награбить все, что сможем, прежде чем двинуться дальше. Скорей всего, это будет еще одна маленькая деревня или даже фермерское хозяйство. Прежде чем идти, мы всегда проверяем карты, отмечаем свое местоположение и находим ближайшее изолированное место.
Только изолированное место. Города и поселки слишком велики – слишком большая цель для темных морков. Это верный способ умереть и сгореть дотла.
Я не могу сосредоточиться. Редко, когда могу, в последнее время.
Я захлопываю записную книжку и бросаю ее в открытый рюкзак. Она приземляется с глухим стуком. Я поднимаю ближайшую консервную банку на колени и открываю металлическую крышку кухонным ножом.
Фасоль. Я ем ее пальцами, наклоняясь, чтобы зачерпнуть столько, сколько смогу удержать. Я даже облизываю внутри банки, стараясь не порезать язык.
К тому
Владимир Ильич, находящийся в дальнем конце нашего маленького круга, читает журнал у фонаря, расположенного рядом с ним. Он самый старший из нас. Его трость спрятана рядом со спальным мешком. Петр тоже не спит.
Он поднимает взгляд и смотрит на меня. В его карих глазах отражается свет фонаря. Я чувствую, как мурашки мгновенно пробегают по всему моему телу. Он нагоняет на меня страх.
Вздохнув, я вылезаю из своего уголка у полок и иду по ближайшему проходу, лишь бы избежать безумного взгляда Петра. У него на уме все время женщины.
Но никто в этой группе не настолько глуп, чтобы вступить с ним в интимную связь. Все знают, что он свинья. Черт, я готова поспорить, что он бы даже переспал с Мариной, если бы она была согласна на это. Но она не согласна.
Я следую за темнотой по проходу, позволяя ей становиться все гуще и мрачнее вокруг меня, словно одеяло ночи. У меня нет фонарика, чтобы осветить путь, поэтому я на ощупь пробираюсь между полками.
Глянцевые обложки журналов, на мгновение, скользят по моим пальцам. Затем гладкие поверхности сменяются смятыми упаковками шоколадных батончиков, печенья, чипсов, конфет.
Я беру несколько наугад и кладу в карман кардигана. Он достаточно глубокий, чтобы вместить довольно много. Я беру еще немного вопреки своему здравому смыслу.
В наше время нездоровую пищу не так уж и полезно брать с собой. Сахарные пики помогают на какое-то время, но потом наступают спады. Выживание только на сахаре, а именно шоколаде, сладостях, соках – это верный способ угробить свою энергию, прежде чем ты сможешь пройти и половину пути до следующей деревни.
Консервы – это то, что нужно, и свежая вода, когда вы можете ее достать.
Я нахожу несколько бутылок питьевой воды в конце прохода, спрятанных в глубине нижней полки. Чтобы добраться до них, нужно немного покопаться. Большую часть бутылок уже расхватали. Оставив две полные бутылки и кучу пустых. Я оставляю пустые и подбираю остальные.
Моя прогулка по продуктовому магазину принесла больше, чем я ожидала. Мне удалось найти несколько банок, правда я не знала с чем, так как было слишком темно прочитать этикетки, и несколько энергетических батончиков. Я взяла две банки и три энергетических батончика, прежде чем вернуться в свой уголок. Там я могу получше рассмотреть то, что собрала. Я гримасничаю, глядя на стеклянную банку, а затем отставляю ее в сторону. Пряная паста. Не мое.
Неудивительно, что ее оставили, несмотря на бесчисленное количество налетов на этот продуктовый магазин. Остальные банки ненамного лучше. В одной оливки, а в другой – обычный собачий корм. Я запихиваю банку с оливками в рюкзак вместе со сладкими лакомствами и бутылками с водой, затем застегиваю его.
Батарейки я не нашла. Может повезет, когда завтра начнем рыскать по селу. Обычно такие рейды время от времени приносят что-то хорошее, поскольку при эвакуациях, в спешке, люди все побросали.