То был мой театр
Шрифт:
Моя "амбармая книга" - "Антимиры" no-реперткомовски
Социальность не всегда подразумевает прямую политичность. Но в "Антимирах" политика сосуществовала с другими темами как важная грань
Над миром, точно рыба с зонтиком,
Пляшет
с бомбою
парашют!
А потом, вслед за "Лобной балладой", из прошлого через бытовую зарисовку врывалось, как отголосок XX партсъезда, стихотворение, которое не решился напечатать никто, кроме составителей безгонорарного спецвыпуска "Звезды Востока" (в помощь пострадавшим от ташкентского землетрясения 1968 года).
Было так. Кончилась "Лобная баллада":
... присел заграничный гость,
будто вбитый по шляпку гвоздь -
вторично - уже в хоровом исполнении - отзвучали "красивые осенебри", и вновь выскочил на сцену бесёнок-ведущий. С заговорщицким видом стал рассказывать историю, как кассирша обсчитала трех немых в гастрономе, как их "руки вопили"...
И всё это нe вышло бы за пределы драматической, но бытовой, в общем-то, историйки, если б не авторский неожиданный выверт - один из тех, коими так богата истинная поэзия:
Кассирша, осклабясь,
Косилась на солнце
И ленинский
абрис
Искала в полсотне.
Но не было
Ленина.
Она
была
фальшью.
Была бакалея.
В ней люди
и фарши.
Золотухин, читавший эти стихи просто и сдержанно, выдерживал паузу, словно давая нам осмыслить происшедшее, а затем делал шаг к рампе и вновь читал, но уже совсем в другом размере, с другой интонацией:
Я не знаю, как это сделать,
Но прошу, товарищ ЦК,
Уберите
Ленина
с денег.
Так цена его высока.
Понимаю, что деньги - мера
Человеческого труда,
Но,
сколько мерзкого
Прилипает к ним иногда.
Я видал,
как подлец мусолил
По Владимиру Ильичу.
Пальцы ползали малосольные
По лицу его,
по лицу!
В гастрономовской бакалейной
Он твердил, от водки пунцов:
Дорогуша, подай
за Ленина
Две поллитры и огурцов...
Ленин -
самое чистое
деянье.
Он не может быть замутнён.
Уберите
Ленина
с денег.
Он - для сердца
и для знамён.
Валерий опустил голову. Раздались аплодисменты. По нарастающей!
Зал аплодировал минут пять, не меньше. Кто-то крикнул хоккейное "Молодцы!", но без стадионной разбивки по слогам... Это воспоминание первого спектакля.
Ленинская тема ещё раз возникнет в нём, во второй половине, , фрагментами из "Лонжюмо". Бесёнок-ведущий после двух подряд парижских стихов под звуки "Интернационала" пояснит: "Лонжюмо - это под Парижем. Там помещалась школа Ленина. Сейчас там лесопильня". И выйдут на авансцену трое: Васильев, Высоцкий, Золотухин (иногда кого-то из них заменял Хмель).
Глава "Ленин режется в городки" не просто раскладывалась па три голоса. Как бы иллюстрируя, нет, не иллюстрируя -подтверждая действие, они метали в зал невидимые биты и, точно но Вознесенскому:
Революция играла
озорно и широко!
Личной заинтересованностью - всех исполнителей!
– были проникнуты финальные строки:
Скажите, Ленин, мы - каких вы ждали,
Ленин?!,.
Скажите, Ленин, где
победы и пробелы?
Скажите - в суете мы суть
не проглядели?..
Последний из трёх вопросов произносил Высоцкий. Во весь голос. Его же голос неизменно звучал во всех строках антисталинистского толка. Володя торопился - даже чуть заикался, волнуясь:
Может, правы эмблемы тех лет,