То был мой театр
Шрифт:
строка
проф-
и парт-
и прочих взносов
Честен он,
как честен вол.
В место
в собственное
вросся
и не видит
ничего
дальше
собственного носа.
Коммунизм
по книгам сдав,
перевызубривши "измы",
он
с мыслями
о коммунизме.
Что заглядывать далече?!
Циркуляр
сиди
и жди.
– Нам, мол,
с вами
думать неча,
если
думают вожди.
В спектакле были заняты совсем молодые Высоцкий, Колокольников, Смехов (фото сверху), Т.Лукьянова и даже А.Калягин (внизу)...
На углу театра осталась как память конструкция, воспроизводившаяся в таганских программках.
... И опять рычит, разевает пасть Зверя. И опять звучит над залом фанфарное суесловие величальной мелодии сталинских времён. Такие корни? Или может, в "Боже, царя храни"? А крона, она до сих пор кусается... И театр все свои средства воздействия присовокупляет к талантливейшим стихам, чтобы нас заставить мыслить политически. II поэтически: тема-то - искусство!
Встречи на разных широтах
Не так просто отрешиться от этой темы.
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо - хвостатых...
Цепляюсь за прошлое. Дня за три до последнего просмотра "Послушайте!" (11 февраля 1985 г.) узнал от Глаголина, что Шаповалов и Шацкая уже репетируют в "Современнике", что подали заявления об уходе из театра Смехов, Хмельницкий, Демидова, а Лёня Филатов и Давид Боровский уже не работают.
В антракте зашёл я в артистическую. Всё подтвердилось. Более того, "Шопен" показал письмо, адресованное ему А.В.Эфросом. Письмо вполне корректное. Смысл его: или надо работать, дисциплинированно
Назавтра, 12 февраля, после тяжелейшего дня в редакции, с больной головой вновь приехал на Таганку, чтобы передать "Открытое письмо". Случайно получился разговор с Анатолием Васильевичем Эфросом о том, что происходит в театре. Письмо мое он прочел и сказал, что оно вряд ли что изменит.
Главные тезисы его монолога:
1. Видит Бог, я никого не хотел "уходить", старался сохранить театр, стилистику, репертуар.
2. Не хотят работать бывшие ведущие. Вместо дела - ярмарка тщеславий, самомнений, фанаберии. А их сделал этот театр. Где ещё они стали бы тем, чем стали?
3. Юрий Петрович уехал не только из-за непринятых наверху спектаклей, но и из-за разболтанности и самомнения так называемых ведущих. (Неожиданный поворот!
– В. С). Я устал уговаривать людей делать своё дело. Пусть же делают его те, кто хочет хоть что-то делать, хочет работать. И никого не надо уговаривать. Хватит...
Своё "открытое письмо" я передал Дупаку. На закулисном стенде, насколько знаю, оно так и не появилось. Вот оно:
"Продолжая работать над рукописью "То был мой Театр", пожирая валокордин после очередных "Зорь" и "Послушайте!", помня о Кузькине, о Борисе и о Володе* , памятуя о брехтовском "как он нужен, такой театр", считаю своим долгом и правом высказаться о том, что происходит сегодня в театре.
*Последние слова - цитируют новогоднюю (1985 г.) записку Ю.П.Любимова труппе. Смысл этой части фразы будет совсем понятным после следующих глав.
– B.C.
Нескольким людям в театре уже рассказывал эту байку: буквально на днях готовил к печати сообщение из Англии об открытии нового вида радиоактивного распада, при котором (один раз на миллиард) из ядер радия начинают вдруг вылетать не электроны, альфа-частицы и прочая физическая шелупонь, а целые ядра - ядро углерода, неона и проч. Смехов спросил: это метафора? Это факт. Как факт то, что вам сейчас трудно.
Однако интегральная ценность Таганки, интегральная её талантливость больше суммы дарований и ценностей каждого из нас, вместе взятых. И нельзя её рушить.
Бывает в жизни всё, бывает даже смерть,
Но надо жить и надо сметь.
Владимир Станцо,
кому просто приятель, кому - литературный,
научный или ипподромовский консультант,
а большинству - просто зритель 17-го ряда.
12 февраля 1985 г.
Про 17-й ряд - не случайное упоминание. Не знаю почему, но, по меньшей мере, треть таганских спектаклей я смотрел именно с этого ряда...