То был мой театр
Шрифт:
Корр.: Это можно считать ответом на вопрос, какой представляется вам хорошая книга о театре?
Любимов: Возможно, вы правы, утверждая, что в этом деле книга может не меньше, чем кино, главное здесь, чтобы у читателя возникал образ театра через образы его спектаклей. Как это сделать, советовать не берусь - не сведущ. Но этому должны быть подчинены и описания, и фотографический материал. Только готовить и то и другое нужно с известным запасом привязанности и мастерства...
*Вот уж не думал тогда, что через неполных двенадцать лет сам окажусь перед такой сверхзадачей...
Корр.: Вот и опять пришли
Любимов: Без него - никуда.
И снова о театре.
Корр.: Последний вопрос, Юрий Петрович. Вашему театру десять лет. Это молодость. И актёры молоды, и репертуар соотнесен с их возрастом. Но я не представляю, каким станет ваш театр ещё через десять лет, когда его лидерам будет за сорок... А вы представляете?
Любимов: Это - несерьёзные рассуждения. Театр таким будет, каким его люди сделают, какой будет литература, каким - мастерство... Это же целый комплекс, не от одного человека зависит. Каким его, театр, люди сделают, таким и будет...
Не знаю, как вам, а мне перечитывать это сейчас... А! К дьяволу оценки. Это уже история, но, согласитесь, подобно булгаковскому Мастеру, Юрий Петрович многое "угадал"...
Какие ещё встречи с таганцами той поры охотно вспоминаются? Многие. Но почти все они имеют один и тот же адрес: Москва, улица Чкалова, 76. А затянувшаяся уже эта глава называется "Встречи на разных широтах".
Можно вспомнить о вторых ленинградских гастролях театра осенью 1974 года, когда было много неформального, но в общем-то почти бессобытийного общения. Или рассказать про устный выпуск "Химии и жизни" в Театре на Таганке 26 марта 1980 г., когда с 19.00 до 21.00 таганцы работали на нас (шла брехтовская "Турандот", нам был выделен в зале целый ряд), а с 21.30 до полуночи уже мы работали на них, Алик Городницкий рассказывал и пел об Атлантиде... Чрезвычайно внимательно слушали ученых и журналистов представители наиболее самовлюблённой из всех - актёрской профессии. Среди таганцев всегда было предостаточно людей разносторонних, с многогранными интересами. Не потому ли оказалась в равной степени неожиданной и привлекательной для обоих встреча 1983 года с молодым таганским актёром Валерой Черняевым аж "на краю края земли" - на Камчатке?! Но она тоже была, как говорят, не слишком информативной...
Пора вернуться в театр. Первым спектаклем, который я посмотрел впервые лишь после сближения с таганцами и Таганкой, стали "Зори..." - спектакль "А зори здесь тихие" но повести Бориса Васильева.
Очень шумные "Зори"
Этот спектакль - ровесник "Гамлета", премьера состоялась в 1971 году, 6 января. Этим спектаклем, наряду с "Гамлетом", заявил о себе в полный голос выдающийся художник нашего Театра Давид Боровский - "царь Давид", как окрестил его один из многочисленных таганских шутников. В этом " спектакле с наибольшей силой раскрылся острохарактерный дар Виталия Шаповалова в роли старшины Васкова. На этом спектакле в зрительном зале в открытую ревут солидные мужики.
"Зори" - единственный спектакль Таганки, полностью записанный на грампластинки. Спектакль, подобно кинофильму, тиражировали - воспроизводили постановку и сценографию в десятках театров
А началось всё с того, что в 1970 году журнал "Юность" напечатал эту повесть. Её прочел Борис Глаголин и увидел в ней будущий таганский спектакль. С журналом в руках пошёл к Юрию Петровичу - тот прочёл и с мнением Бориса не согласился, поначалу не увидел ничего, кроме приличной литературы. А Глаголин тем временем на свой страх и риск сделал инсценировку, показал её Боровскому. Тот начал думать о сценографии.
Поначалу, отталкиваясь от реплики Васкова: "Эх, лучше нет времени для дум, как дрова колоть. А дум набралось много - кубометра на два, не меньше..." - проигрывали варианты с поленницами, располагали их так и сяк. Не получался символ... И тогда пришла идея грузовика, собственно не грузовика даже, а кузова, тёмно-зелёного кузова полуторки военных времён. В этом кузове приедут, покачиваясь на ухабах, в расположение васковского охраняемого объекта девчонки-зенитчицы. Тот же кузов трансформируется и в сарай, где они живут, и в баньку, и - поднятый на дыбы, расчлененный на широченные доски, станет непролазным лесом, сквозь который пятеро девчат с винтарями да старшина с пистолетом пойдут ловить немецкий десант. И неравный бой, и самую смерть на этом же фоне примут. А ещё в сцене прохода через болото - зацепят эти доски с одного конца крюками на тросы, слегка, на полметра, приподнимут, и на шатком том помостье создадут таганские актрисы полную иллюзию прохода через топь...
Когда всё это было придумано, начали репетировать. Показали Юрию Петровичу, мысли которого в то время были заняты, в основном, "Гамлетом", - и он загорелся. Рукой Мастера добавил свои краски в речевой и музыкально-звуковой строй спектакля, впрягся в тягло репетиций. За 48 дней - рекордно короткий для Таганки срок - был подготовлен и выпущен спектакль, где так по-русски и так по-тагански сплелись трагическое и смешное, героика и "бытовуха". Дозировано все было точно в соответствии с авторским и режиссёрским замыслом. Бытового и смешного - лишь минимум, для контраста. В целом же делали и играли народную музыкальную драму, в которой через кусок (кусочек!) жизни и гибель пятерых девчонок, через нелегкую исповедальную простоту характера старшины Васкова, Федота Евграфыча, вырастала тема общенародной трагедии, тема неимоверно высокой цены, заплаченной страной в ту войну.
Как обычно, с вешалки начинался театр в зоревые вечера. И с фойе. Однако ровно в семь средь публики появлялся мужчина в сапогах и гимнастёрке без погон (время действия 1942 г., погон ещё не было), с какой-то непонятного назначения железякой в руках. Это Васков - артист Виталий Шаповалов. Крутил ручку, и по театру вместо умеренно мелодичного звонка раздавался вопль сирены - тревожный, неприятный.
Двери в зал наполовину занавешены армейскими плащ-палатками.
На тёмной сцене - кузов грузовика с символическим номером: ИХ 16-06. Таким будет соотношение сил в единственной для Сони Гурвич, Галки Четвертак и Лизы Бричкиной первой и последней их боевой операции... За кулисами непонятный звук - не то отдаленная россыпь выстрелов, не то усиленный микрофоном ропот накручиваемой ручки армейского телефона. Телефонный голос: "Сосна, я - Сосна, вызываю Третьего... Третий, ответьте Семнадцатому... "И уже знакомый немолодой солдат из фойе басит в телефонную трубку: "Товарищ Третий, докладываю обратно..."