То, чего я не увидела
Шрифт:
Кажется, я шла больше четырех часов. Дважды лил дождь, после него в джунглях еще сильнее пахло свежей зеленью. Иногда выглядывало солнце, и тогда на листьях и мхах сверкали тяжелые капли воды. Я увидела следы какой-то кошки и сняла ружье с предохранителя, но потом мне все равно пришлось закинуть его за спину, потому что тропинка вела через сплетения корней. Она была едва различима и часто исчезала совсем.
Один раз я запуталась в паутине. Это был искусно сплетенный купол замечательного бледно-зеленого цвета. Никогда я не держала в руках таких прочных нитей. Паук оказался большим, черным, с желтыми пятнами на
В следующий раз я схватилась за что-то похожее на листок. И получила сильнейший ожог.
Дороге в лагерь полагалось идти под гору, я же пошла вверх. Я хотела с возвышения оглядеть окрестности и таким образом сориентироваться. К этому времени я немного успокоилась и страдала в основном от бесконечного подъема. Снова пошел дождь, и я нашла небольшое укрытие, где можно было присесть и заняться обожженной рукой. Мне полагалось быть замерзшей и очень напуганной, но ничего этого не было. Боль в руке утихала. Джунгли были прекрасны, а шум дождя звучал, как колыбельная. Помню, как мне захотелось остаться здесь, в этом месте, навсегда. Потом мне стало жарко, и это - желание пропало.
Мои размышления прервал какой-то звук - треск в зарослях бамбука. Повернувшись, я увидела, как задвигались листья и показалась чья-то черная и большая, как у медведя, спина. У горилл странная манера передвигаться - они опираются на ноги и пальцы рук, при этом их руки так длинны, что спина почти не сгибается. Я видела гориллу лишь одно мгновение, потом она пропала. Но я ее слышала и хотела увидеть еще раз.
Я знала - другого шанса у меня не будет; даже если потом мы и увидим обезьяну, мужчины все равно не дадут мне ее рассмотреть. Мне стало совсем жарко. Рубашка промокла от дождя и пота; брюки тоже. И при каждом шаге они издавали громкое шуршание. Я сняла с себя все, оставив только носки и сапоги. Сложила одежду на том месте, где сидела, взяла ружье и полезла в бамбуковые заросли.
Обогнула скалу, подлезла под бревно, перелезла через корень, обошла дерево и увидела самую прелестную лужайку, какую можно представить, и на ней трех горилл - самца и двух самок. Наверное, это был его гарем. А может, семья - отец, мать и дочь. Выглянуло солнце. Одна из самок руками приглаживала шерсть другой, обе мигали на солнце. Самец сидел среди зарослей дикой моркови, выдергивал одну морковку за другой и ел, правда, без особого энтузиазма. Я видела его профиль и седину в шерсти. Он слегка шевелил пальцами, как человек, весь ушедший в музыку. Цветы - розовые и белые - кругами располагались в том месте, где когда-то был пруд. Одинокое дерево. Я стояла и смотрела - долго-долго.
Потом подняла ружье. Уловив движение, самец посмотрел в мою сторону. Встал. Он оказался куда больше, чем я думала. На его темнокожем лице я увидела удивление, любопытство, тревогу. И что-то еще. Что-то такое человеческое, что сразу заставило меня вспомнить, что я всего-навсего не слишком молодая голая женщина. Уже за одно это я могла бы его застрелить, но я знала, что так нельзя - убивать животное только за то, что оно оказалось более похожим на человека, чем ты ожидал. Самец начал ритмично бить
Я смотрела на них сквозь прицел ружья. Несколько раз я могла выстрелить - пожалеть его женщин, освободить их. Но я не видела, чтобы они хотели освободиться, а Эдди вдобавок учил меня, что нельзя стрелять в раздраженном состоянии. Гориллы покинули лужайку. Я почувствовала, что замерзла, и пошла к своей одежде.
Там стоял Рассел с двумя проводниками и разглядывал мои аккуратно сложенные брюки. Мне не оставалось ничего иного, как пройти мимо них, взять брюки, вытряхнуть из них муравьев и натянуть на себя. Пока я одевалась, Рассел стоял ко мне спиной и не мог выговорить ни слова. Я чувствовала себя не лучше.
– Эдди, наверное, рвет и мечет, - сказала я, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.
– Мы все себе места не находим. Ты хоть что-нибудь нашла? Так я узнала, что Биверли исчезла.
До лагеря оказалось ближе, чем я думала, и все же дальше, чем надеялась. По дороге я как можно подробнее передала Расселу свой последний разговор с Биверли. Очевидно, я была последней, кто ее видел. После моего ухода игра в карты закончилась, и мужчины разошлись. Через пару часов Мерион начал искать Биверли, которой в палатке не оказалось. Сначала все отнеслись к этому спокойно, но затем…
Меня снова и снова заставляли повторять то, что она говорила, мне без конца задавали вопросы, хоть в этом и не было никакого толку, и скоро мне самой уже казалось, что все это я просто выдумала. Арчер попросил проводников тщательно осмотреть территорию возле бассейна и палатки Биверли. Вероятно, ему виделась сцена из ковбойского фильма, когда дикари находят кого-то по сломанной веточке, одинокому следу или клочку шерсти. Наши проводники со всей серьезностью принялись за поиски, но ничего не обнаружили. Мы искали, звали, стреляли в воздух, пока не наступила ночь.
– Ее утащили гориллы, - сказал Мерион.
– Чего я и боялся. Я пыталась разглядеть его лицо в свете костра, но не смогла.
Его голос не выражал ничего.
– Нет следов, - повторил наш главный проводник.
– Нет ничего.
В тот же вечер повар отказался готовить нам обед. Африканцы о чем-то тихо перешептывались. Нас они старались избегать. Арчер потребовал от них объяснений, но не получил ничего, кроме недомолвок и уклончивых ответов.
– Им страшно, - сказал Эдди, но я так не считала.
Наступила ночь, еще более холодная, чем предыдущая, а Биверли была одета очень легко. Утром к Арчеру пришли носильщики и сказали, что уходят. Не помогли ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп. Мы были вольны идти с ними или оставаться; для них это не имело никакого значения. Разумеется, мне не оставили выбора и отослали обратно в миссию вместе со всем снаряжением, за исключением того, которое мужчины оставили при себе.
В Луленге один из носильщиков попытался со мной заговорить. Он совсем не говорил по-английски, и я уловила только слово «Биверли». Я попросила его подождать, пока я приведу кого-нибудь из миссионеров, чтобы помочь с переводом, но чернокожий то ли не понял меня, то ли не хотел связываться с миссионерами. Когда я вернулась, его уже не было, и больше я его не видела.