«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
Пепел с сигареты Братуня осыпается на фотографию Межулиса. Он смахивает его ладонью.
— Тогда все понятно. Повторяю, перевернули весь Ужгород и окрестности вверх дном, фотографию Межулиса показывали по меньшей мере тысяче человек, а вы все упираетесь…
— Он убийца. У него спасение одно… Из-за чего он здесь? Он…
— …был здесь, — договаривает за нее капитан. — Возможно, для того, чтобы дополучить остальные деньги за проданный витафан.
— А как долго работаете в милиции вы?
— Три года.
— И не знаете, что человек в его положении готов на все, чтобы спасти свою жизнь?.. Он явился сюда в надежде, что у доктора Селаго есть возможность переправить его через границу. Зачем ему ехать навстречу доктору во Львов? Граница же здесь! За Венгрией — Австрия и…
— Вы очень симпатичная, но очень упрямая девушка. А факты остаются фактами, тут не поможет никакая фантазия. Не знаю, где ваш Межулис — во Львове или в Риге у жены, но в Ужгороде его нет.
В дверь кто-то стучит.
— Войдите! — недовольным голосом говорит капитан.
Входит соседка доктора Селаго вдова Ковальчук.
— Этот мужчина, которым вы интересовались, только что опять был у меня.
— Ради бога, вы хоть не выболтали ему, что мы… — Мару охватывает ужас при мысли, что это могло произойти.
Вдова Ковальчук гордо выпрямляется. Сейчас она кажется на голову выше той сгорбившейся прачки, которую до сих пор видела перед собой Мара.
— Вы верите в бога? — спрашивает она у Мары высокомерно.
— Ну, как вы можете спрашивать такие вещи? Только потому, что я сказала «ради бога»?
— А почему вы можете спрашивать такие вещи? Только потому, что я стираю белье?
— Не сердитесь, — говорит Мара. — И давно он ушел?
— Да нет, сидит ждет. Тут как раз приходил почтальон. Я не успела развернуть телеграмму, как опять постучали. Я сразу узнала этого человека по черному плащу и впустила в переднюю, а внутреннюю ручку незаметно вынула из двери — и в карман. «Присядьте, говорю, у меня белье осталось на дворе». Он оглянуться не успел, как я выбежала, захлопнула за собою дверь. Потом, чуть погодя, вернулась и стучу, говорю, дверь сама захлопнулась, прошу отпереть ее ключом изнутри, а ключ, мол, на кухонном столе. Ключа он, конечно, не нашел, его там и не было никогда. «Ах, говорю, растяпа я такая! Наверно, сама на дворе оставила. Не волнуйтесь, сейчас сбегаю, найду». И побежала к вам.
И вот она стоит в кабинете капитана. Стоит и даже не представляет, какую услугу оказала людям.
— Теперь вы верите, что он в Ужгороде? — торжествует Мара. — Кто был прав?
— Дзержинский, — улыбается капитан, кивая на плакат над письменным столом:
«Наше мощнейшее оружие в борьбе с преступностью — это широкая поддержка народных масс. Ф. Дзержинский».
Стараясь не шуметь, Ковальчук отпирает дверь своей квартиры. Капитан вынимает пистолет. То же самое делает Мара. Чувствуется, что с пистолетом она не привыкла обращаться.
В комнате все сразу становится ясным — окно настежь. Межулис сбежал.
Мара подавлена, молчит.
— Телеграмма! — кричит соседка.
— Исчезла? — спрашивает Мара.
— Нет, распечатана. Это его работа!
Мара и капитан склоняются над телеграммой:
«ПРИЕЗЖАЮ ВЕЧЕРОМ ЛЬВОВСКИМ ПОЕЗДОМ — СЕЛАГО»
Мара и капитан переглядываются.
На перроне Ужгородского вокзала обычная встречающая публика. Мужчины, которые почему-то стыдятся своих букетов и норовят спрятать их за спину. Радостные женщины. Дети, приводящие в ужас родителей тем, что то и дело порываются подбежать к краю платформы, поглядеть, не показался ли вдали поезд.
Мара выходит на привокзальную площадь, где стоит черная «Волга» с эмблемой такси. Шофер, завидев Мару, как бы невзначай подымает руку.
Мара возвращается на свой наблюдательный пункт за киоск с мороженым. Поезд Львов — Ужгород подкатывает к вокзалу. Из-под колес паровоза вырываются клубы пара, окутывая ближайшие вагоны. Поезд останавливается. С подножек спрыгивают проводники, соскакивают первые пассажиры.
Один за другим выходят гуцулы в ярких народных одеждах — наверно, это участники смотра самодеятельности.
В телефонной будке стоит человек в черном плаще. Делая вид, будто разговаривает, он прикрывает трубкой лицо. Вот он пошевелился. Рукой в перчатке он достает из кармана газету и, притворившись, будто увлечен чтением, направляется к одному из вагонов.
Нервы Мары не выдерживают. Она бросается вперед, на мгновение опередив Братуня с его людьми.
Мара уже рядом с человеком в черном плаще, вырывает у него из рук газету.
Газета падает наземь.
Это не Межулис. Это Пурвит! Без усов, в черном плаще Межулиса, но, конечно же, Пурвит, а не его призрак!
— Пурвит! — восклицает опешившая от неожиданности Мара. Человек, встречающий доктора Селаго, не убийца, которого разыскивает Мара, а убитый. Надо бить тревогу, но Мара не может выговорить ни слова.
Пурвит узнает Мару, поворачивается и ныряет в толпу. Милиционеры не знают Пурвита — они получили фотографию Межулиса, и арестовать им приказано его, и никого другого. А Мара сразу не может отделаться от охватившего ее оцепенения.
Лишь в тот момент, когда Пурвит исчезает в дверях здания, она бросается за ним вдогонку. На привокзальной площади Пурвит торопливо озирается по сторонам. Единственное такси, черная «Волга», занято. С шофером разговаривает капитан Братунь, но он тоже не знает Пурвита в лицо. Зато кабина пригородного автобуса пуста. В нем уже сидят пассажиры: шофер и кондуктор все еще мешкают у кассы.
Пурвит даже не оглядывается. Он вскакивает в кабину, заводит мотор.
Пассажиров еще мало: человек десять, в основном пожилые женщины с покупками.
Пурвит увеличивает скорость. Распугивая пешеходов, он мчит по узким улицам.
Пока что никто не волнуется — совершенно случайно Пурвит едет обычным для этого автобуса маршрутом.
Но вот приближается остановка. Кое-кто берет свои сумки, иные проходят ближе к выходу. Пурвит снижает скорость, но, увидев среди ожидающих милиционера, прибавляет газ и чуть не сбивает человека, который лишь в последний момент отскакивает в сторону.