Точка Боркманна
Шрифт:
– Да. Не хочу оставить после себя ничего компрометирующего. Кропке иногда бывает таким дотошным.
– Никаких новых идей?
Баусен покачал головой.
– Прошло девять дней, – сказал он. – Говорят, если не раскроешь преступление за две недели, то уже не раскроешь его никогда.
– Ну, тогда у нас еще вагон времени, – кивнул Ван Вейтерен. – Ты беседовал с этим Мандрэйном?
– Мандрэйн? А, ну да… а что?
– Просто у меня возникла одна мыслишка… Насколько я помню, реванш за мной?
– Милости прошу, – улыбнулся
– Я принесу с собой бутылочку. Не хочу больше расходовать твой пенсионный запас.
Баусен развел руками:
– Ну, если вы настаиваете, господин комиссар…
Ван Вейтерен откашлялся и позвонил в дверной звонок.
«Если я буду ходить и допрашивать людей наобум, – подумал он, – то рано или поздно наткнусь на Палача».
Если, конечно, это кто-то из местных – Баусен с некоторым нажимом утверждал, что это именно так… Встретившись с Палачом лицом к лицу, он наверняка догадается, кто перед ним. Именно так обычно и бывало, и в этом его главное преимущество – в способности уловить, что перед ним преступник. Его интуиция сродни женской, и она редко подводила его.
Почти никогда…
Он еще раз нажал на кнопку. В глубине дома послышались шаги, и за полупрозрачным стеклом двери возникла фигура.
– Минуточку!
Дверь открылась. Судя по всему, доктор Мандрэйн прервал свой полуденный сон. А может, был занят любовными делами. Черные волосы взъерошены, халат небрежно запахнут, босые ступни переминаются на мраморном бордовом полу.
«Тридцать пять лет, – наскоро оценил Ван Вейтерен. – Процветающий врач, отец семейства. Умные глаза. Не особенно увлекается спортом, немного сутулится. Близорук?»
Он поднес свое удостоверение к самому носу доктора:
– Комиссар Ван Вейтерен. Можете уделить мне десять минут?
– А в чем дело? – Мандрэйн провел рукой по волосам и потуже затянул пояс халата.
– Убийство, – сказал Ван Вейтерен.
– Что-что? Ах, да… – пробормотал Мандрэйн и закашлялся. – Опять Палач? Жуткая история. Проходите, пожалуйста.
Войдя в высокое помещение, облицованное белыми деревянными панелями, Ван Вейтерен огляделся. Огромное панорамное окно выходило в сад, на нетронутый газон. В косых лучах солнца танцевали пылинки… Когда-нибудь этом доме станет по-настоящему красиво.
– Сами строите?
Мандрэйн кивнул:
– Во всяком случае, покраска и обустройство на мне. Как видите, работа еще не закончена, но жить можно. Прошлой ночью совсем не спал: красил потолки. Поэтому сейчас позволил себе прилечь. Сегодня у меня ночное дежурство в больнице. Что вас интересует? Я ведь уже разговаривал с другим полицейским… на прошлой неделе…
– С комиссаром Баусеном, да-да. Я хотел бы получить кое-какую дополнительную информацию.
Мандрэйн указал рукой, и Ван Вейтерен опустился на один из двух стульев, находившихся в комнате.
– Так вы снимали виллу Симмеля, пока он находился в Испании, не так ли? – начал он. – Кажется, с восемьдесят восьмого года, верно?
– Да, с августа восемьдесят восьмого. Мы одновременно устроились на работу в больницу. Катрин и я… это моя жена. Оба только что закончили учебу и еще не знали, захотим ли остаться здесь. Поэтому предпочли снимать виллу, вместо того чтобы покупать или строить.
– Дети у вас есть?
– Двое… они в садике, – добавил он извиняющимся тоном. – У Катрин сегодня дежурство. Желаете чего-нибудь?
Ван Вейтерен покачал головой.
– И теперь вы решили остаться?
– Да. Нам здесь очень нравится. Правда, мы рассчитывали пожить в доме Симмелей еще полгодика.
– Они вернулись раньше, чем ожидалось?
– Ну да. То есть… на самом деле вообще не предполагалось, что они вернутся, нам было сказано, что дом в нашем распоряжении на пять лет. Думаю, он собирался продать его, когда они обустроятся на новом месте.
– Где именно?
– Где? В Испании, само собой.
– У вас есть адрес Симмеля в Испании?
– Не-ет. Все необходимые контакты осуществлялись через адвоката Клигфорта. А почему вы спрашиваете?
Вместо ответа Ван Вейтерен продолжил расспросы:
– Каково ваше впечатление о чете Симмелей?
Некоторое время Мандрэйн смотрел в окно.
– Это останется между нами? – спросил он.
– Да.
– Не самое приятное, должен сказать. Не то чтобы они кому-то желали зла, просто несимпатичные люди… несколько заносчивые. Богатые и вульгарные. Никакой утонченности или вкуса. Особенно он, конечно.
– Почему они решили вернуться?
Мандрэйн пожал плечами:
– Понятия не имею. В начале декабря они сообщили, что возвращаются и хотели бы въехать на виллу первого февраля. Отвратительная манера – нет, чтобы предупредить заранее, но мы не стали с ними ссориться. К этому времени мы уже купили участок, так что взялись срочно строить дом.
Ван Вейтерен размышлял.
– У вас есть какие-нибудь собственные соображения о поводу того, почему Эрнста Симмеля убили?
«Если он ответит „маньяк“ или „понятия не имею“, я услышу это в пятидесятый, наверное, раз», – подумал он.
Мандрэйн помедлил, массируя мочку уха.
– Есть, – неожиданно прозвучал ответ. – Я много над этим думал. Мне кажется, есть кто-то, кто просто не мог смириться с его возвращением. Он был порядочной сволочью, комиссар. Настоящей сволочью.
«Надо же!» – подумал Ван Вейтерен.
В гостиницу он решил пойти кружным путем. Резко ощущалась потребность в движении, возможно, даже в беге… Что ж, такое и раньше бывало, ничего удивительного.
Выбрать дорогу, по которой он не ходил раньше, оказалось нетрудно. Ван Вейтерен побродил по новым районам и пригородам и через некоторое время оказался на скале, откуда хорошо просматривался город.