Точка Боркманна
Шрифт:
Если бы эти слова произнес кто-то другой, она, пожалуй, была бы готова к ним прислушаться, но теперь… Еще много лет назад она выработала в себе умение обращаться с мамиными советами по принципу «в одно ухо влетает, в другое вылетает». И если она вспомнила эти ее слова именно сейчас, то лишь потому, что ей захотелось найти хоть какой-нибудь повод уклониться от пробежки.
Прислушаться к сигналам организма, остаться в постели, поваляться еще пару часиков… Нет уж, черт подбери!
Пятнадцать минут спустя она уже была одета и готова
Посмотрела на себя в зеркало. Ничего.
Не боюсь ни бога, ни черта.
Ни грозы, ни ветра, ни маньяков с топорами.
Сумерки подкрались внезапно. Упали, как занавес, прямо перед глазами, и, когда она вернулась в квартиру, было уже совсем темно, хотя часы показывали всего семь. Тело болело от усталости. Два часа пробежки с последующей растяжкой, а затем четырехчасовое совещание на работе… обсуждение того, как действовать дальше и как распределить обязанности… конечно, это не могло не сказаться. Кто мог ожидать другого – даже женщина в расцвете сил?
Однако она не пожелала просто рухнуть в кровать. Несмотря на внутреннее сопротивление, приготовила ужин из омлета, овощей и сыра. Поела, вымыла посуду и поставила вариться кофе. Два часа за рабочим столом в спокойной обстановке – вот что ей сейчас более всего необходимо. Два часа наедине с собой в окружении тишины и темноты, создающей уютный купол вокруг ее мыслей… вокруг блокнотов, записей и размышлений, потому что именно в такие вечерние часы она в конце концов и придет к разгадке. Только здесь, за письменным столом, в напряженных раздумьях полицейский инспектор Беата Мёрк вычислит, идентифицирует и переиграет Палача!
И если не сегодня, то, по крайней мере, в скорейшем будущем.
Есть ли в стране еще хоть один полицейский, считающий свою работу столь же романтичной? Вряд ли. Как бы там ни было, существовало еще одно правило, от которого она неохотно отступала, хотя и не помнила, откуда его взяла: если в течение дня тебе не удалось хоть немного позаниматься любимым делом, то этот день потерянный.
Вот уж что правда, то правда.
Треугольник выглядел, как никогда, эффектно. Три имени, по одному в каждом углу: Эггерс – Симмель – Рюме. И вопросительный знак в центре.
Вопросительный знак, за которым скрывалось имя убийцы… это имя останется в памяти народной на века… Во всяком случае, среди жителей Кальбрингена. Потому что людей, совершивших чудовищные преступления, не забывают. Государственные деятели, художники, знаменитые артисты – всех покрывает сумрак забвения, но имя убийцы будут помнить всегда.
Три жертвы. Трое мужчин, недавно приехавших в город. Настолько не похожих, насколько это только возможно. Существуют ли более далекие друг от друга крайности?
Опустившийся наркоман, не вылезающий из тюрем.
Хорошо устроившийся, процветающий, но не слишком симпатичный предприниматель.
Молодой врач, сын одного из самых влиятельных людей города.
И чем больше Беата Мёрк смотрела на эти имена и в свои заметки, тем яснее становилось, что появление третьей жертвы никак не прояснило ситуацию.
Напротив. Похоже, в данном случае чем больше, тем хуже.
В половине одиннадцатого она обнаружила, что глаза закрываются сами собой. Беата погасила настольную лампу, почистила зубы и залезла в постель.
Завтра ей снова предстоит работать. Завтра будет новый день. Терпеливое перемалывание вопросов и ответов, вопросов и ответов… однако не это ли в конце концов даст результат, приведет к желанной цели? Из сонма различных сведений, протоколов, диктофонных записей в конце концов должна выкристаллизоваться одна точка, достигнув которой можно будет задать самый главный из самых важных вопросов.
Кто он?
И различить вдали ответ.
Но с каким удовольствием она увидела бы сейчас во сне лицо убийцы… контур за контуром, черту за чертой. Как хотелось бы ей, чтобы ночная мгла прорисовала его портрет, который можно было бы положить завтра на стол полицмейстеру.
Краткий путь. Виадук, переброшенный через бесконечную следственную работу.
Как бы хотелось…
Жан-Клод Рюме полностью соответствовал типажу. Широкоплечий мужчина лет шестидесяти с роскошной гривой седых волос и умным, но совершенно неподвижным лицом. «Нечто среднее между человеком и монументом, – подумал Ван Вейтерен. – Или это скорбь заставила его окаменеть?»
Рюме принял его в своем кабинете, сидя за большим письменным столом темного дерева со вставками красного и цвета охры. Он поднялся в полный рост, чтобы поприветствовать вошедшего.
– Извините меня, господин комиссар. После несчастья я стал плохо спать. Прошу вас, садитесь. Желаете чего-нибудь выпить?
Голос у него был сочный и глубокий.
– Стакан минеральной воды, – произнес Ван Вейтерен. – Если это вас не сильно затруднит. Соболезную вашему горю, доктор Рюме.
Доктор отдал указания по внутреннему телефону, и через полминуты в кабинете появилась темнокожая девушка с двумя бутылками на подносе.
– Благодарю, что вы дали мне эти несколько дней, – сказал Рюме. – Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
Ван Вейтерен кивнул.
– Я буду краток, доктор, – проговорил он. – Я хочу задать всего лишь пару уточняющих вопросов, но перед тем я хотел бы попросить вас… убедительнейшим образом… призвать на помощь весь ваш интеллект и интуицию, чтобы помочь в розыске. Лично я предпочитаю рассматривать убийство вашего сына как отдельный случай, в отрыве от двух других.
– Почему?
– По разным причинам, в первую очередь чисто техническим. Гораздо легче сосредоточиться на чем-то одном.
– Понимаю.