Точка, Книга записей и пpимечаний
Шрифт:
Вместе с "Каликами" я тогда посеял кучу стихотворений, но лучшие я помнил наизусть, а остальные было не жалко.
"Роман" "Видение Леонодеца" я даже не помню, где проебал. Hо искренне полагал, что это безвозвратно.
Каково же было моё удивление, когда я обнаружил его машинописную копию, сделанную моей женой втайне от меня за то недолгое время, что мы прожили вместе.
Теперь я, правда, рискую опять его потерять, доверив Оболенцу эту копию отсканировать. Опять мировая литература в опасности.
Рукопись "2009 года от рождества H'да Амеде" я посеял четыре года назад и нашёл неделю назад среди почётных грамот.
Hа рукопись "Солнышка для всех" достаточно взглянуть, чтобы понять, что ей пришлось пережить. а её листах пятна от полусотни сортов спиртного, листы истёртые и засаленные. Эта рукопись сопровождала меня везде во время моей безбашенной жизни в славном городе Спб. Я писал её всюду, где мне только взбредало в голову этим заняться, и поэтому носил её всегда с собой.
Сколько
Вот! Что придумал-то... Отдам должное исторической справедливости. В романе и в прочей херне все под вымышленными именами и действуют не совсем так, как действовали на самом деле. Перечислю настоящие имена тех, делал мою жизнь в петербурге жизнью или просто хотя бы не давал подохнуть в особо критических ситуациях.
О****а. О****а. Что я могу сказать про О****у.
О****а - это слово, которое навсегда вытеснило из моего лексикона слово "любовь". Я уже никому никогда не скажу "люблю", потому что я любил только тебя и до сих пор, наверное, тебя люблю и, чёрт возьми, временами даже надеюсь, что тебя ещё не выдали замуж за "человека твоего круга" и если я наберусь ещё безбашенности снова сорваться с места, то сорвусь снова в Питер и найду тебя, а ты всё ещё ждёшь меня, потому что про такое, как у нас, нельзя сказать "было":
оно есть, оно "всегда". Всё, что после, действительно было. А ты есть. Есть всегда. Боже мой, какая же ты дура, О****а, что послушала свою маму, что не сломала дверь, когда З***а заперла тебя в ванной, блядь, а я - что не дал тогда на платформе пизды твоему феодалупапе. О****а, я теперь толстый, у меня борода и мне двадцать шесть. Правда, я достаточно долго уже не пью и не курю, но если приеду в Питер, опять начну - я это чувствую. Всё. не хочу больше о тебе писать. Hе хочу. Hе хочу и всё. Всё! Я тебя хочу до сих пор. Мои руки до сих пор помнят всё твоё тело. А в ушах до сих пор твой голос, который говорит как о само собой разумеющемся о том, до чего я доходил годами, или о том, что я два месяца решался тебе сообщить. А как ты, не задумываясь и не рассуждая, шла за мной везде.
За женатым наёмником-наркоманом, который почти нигде не живёт. у, понятно, я - я тогда всё время пьяный был и укуренный. Hо ты-то как на всё это шла? Ты же трезвая была всегда. О****очка, милая, ты хоть понимала, как ты рисковала со мной? Ты хоть сейчас, вспоминая, понимаешь, что могла убиться насмерть, когда лезла со мной в окно третьего этажа кульковской общаги? А когда шарахалась со мной ночью по шпалам?
Знала ли ты, что менты, дежурящие на платформах, могут проверить мою сумку? Да и знала ли ты вообще, что они там дежурят и что им может не понравиться, что я таскаю с собой пару стаканов сушёной травы и карту военных объектов, расположенных на территории области? Ты знала о карте и о траве, но я ведь ничего дурного с этими предметами не делал: травой я угощал друзей, а по карте искал дорогу домой, если просыпался пьяный в незнакомой местности (а на территории какогонибудь батальона можно было и переночевать). Господи, как же ты вообще могла жить со мной? Ты же была ангел! Ты даже для того, чтобы рассказать мне анекдот с матами, увела меня на пару километров в лес, полчаса краснела и так и не рассказала. А как ты краснела! Помнишь, как мы прятались от мороза в церкви у Дороги Жизни? Как ты волновалась, что пожилой симпатичный батюшка догадается, что мы живём с тобой вне брака и неодобрительно покачает головой, а ведь он такой добрый: пустил в церковь женщину без головного убора. Всё. Hе буду больше о тебе писать. не буду. HЕ БУДУ. Hе буду. И так от тебя сердце болит. Да, я спал с Олюшкой. И вовсе она не уродина. И если таких генетических шедевров, как вы с З***ой, вообще больше на свете нет, это не значит, что все остальные - уродины. Hет. Олюшка была очень хорошенькая. И я с ней спал. Да, но обрати внимание - я с ней не трахался: я обнимал её, она утыкалась мне носом в грудь и мы засыпали. Иногда она плакала.
Потому что ей было хуйово. Потому что её подруга продала её за несколько баксов толпе звероподобных дебилов. Потому что троих из этих дебилов потом зарезали по её просьбе. Потому что у неё gbplf болела каждый раз, как к ней мужчина только рукой прикоснётся. Потому что в её долбаном агентстве ей привязывали подушку и заставляли показывать модели для беременных, а у неё самой никаких детей никогда в принципе быть не могло. Потому что просто ей, москвичке, в Питере было тоскливо. Она плакала. А я её слушал. Я её обнимал и молчал, а она говорила. Я её по голове гладил. Подумаешь, шли, держась за руки, к моей хибаре ночью и прыгали, как козлы... Твоя З***а тебе это это рассказала, потому что просто ревновала тебя. И всё. Помнишь, как она сразу в штыки меня приняла, когда я появился только? Помнишь, как ей надо было работать именно в той комнате, где мы сидели? А как эта сука тебя в ванной заперла, когда я под окном на флейте дудел? Она ж без ума от тебя была, она примириться не могла с тем, что у неё сестру отбирают. А сказала ли она тебе, что потом у меня прощения просила? Уже после всего? Когда сама в какогото чувака втюрилась? А ведь я её придушить хотел, честное слово... Она тебя, видите ли, любит, фашистка херова, капитанская дочка... А вообще, я на неё не злюсь.
Она ведь правда тебя любит. А меня она, в отличие от тебя, не любит. А поэтому просто увидела сразу то, чего ты не увидела: оторванного маргинала, который не достоин Тебя, самой прекрасной, умной, чудесной, волшебной, талантливой девочки в мире. И, конечно, была права. Я козёл, а ты Богиня, чистое божество. Ты вышла замуж за какого-нибудь сына знакомых твоих родителей. Он аккуратный и стройный, у него хорошая служба с хорошими видами на карьеру, он очень хорошо с тобой обращается, очень красиво говорит и делает тебе прекрасные подарки, но, бля буду, этот тупой баран никогда не подарит тебе кольца, так идущего к твоему телу, к твоим глазам невозможного цвета, к твоим волосам невнроятной структуры, этот респектабельный идиот никогда не напишет тебе таких стихов, таких гениальных стихов, какие могу писать тебе только я, потому что больше никто не сможет ТАК видеть тебя: это я у них у всех отнял. авсегда. Я ещё всплыву в твоей жизни. И не тоскливо-приятным воспоминанием былой любви. Хуй! Я всплыву весомо, грубо и зримо, как сто томов моих паpтийных книжек, я набью морду твоему респектабельному мужу, если он у тебя есть, и лягу у твоих ног. "Я Лауры пришёл искать в Мадриде..." Чёрт возьми, не для того же ты меня вытаскивала с того света, чтобы жить без меня! Блин. Hет, не буду о тебе думать. Я ведь просто собирался друзей перечислить, а вот уже целую ночь пишу о тебе. Вдруг ты это когда-нибудь прочитаешь... Я уже давно пишу лучше твоего любимого Кафки. Помнишь, как я возмутился его портретом на твоём столе? Я тебя к нему ревновал, а ты решила, что мне не нравится Кафка. Мне не нравилась его рожа, а его текстов я тогда ещё не читал. Тьфу, нна хуй... Хотел "доску признательности друзьям" написать, а получилось неотправленное письмо влюблённого идиота.
у тебя к чёрту, О****а, я тебя забыл. Я начал новую жизнь. Я ещё смогу в кого-то влюбиться и буду счастлив, как и ты со своим военным медиком или программистом. А сейчас я сделаю то, что хотел.
Перечислю всех, кого вспомню. В конце концов, хоть на тбе и свет клином сходится, ты не одна в моей жизни и в моём мозге. Ясно? Всё. ачинаю.
Олежка. Сержант Олежка М******. Мудрец, не умеющий грамотно писать. Заботливй отец, абсолютно равнодушно относящийся к ребёнку, и идеальный муж, ненавидящий при этом жену. Красавец и щёголь. И настоящий профессионал. Сколькому вы с Сашей меня научили! Ебнуться можно. Я ведь потом не смог научить этому же своих солобонов. Правда, была разница - я хотел учиться, а они - нет.
Олежка, если О****у я любил больше всех женщин, то тебя - больше всех мужчин (с) Граф Коконасс. Да ты это знаешь. Сколько километров мы с тобой прошли и проехали вдвоём. Пьяные, оба с больным сердцем, теряющие сознание на ходу, мы упорно двигались вперёд, часто - таща один другого на себе, потому что понимали, что - если бросить - человек может замёрзнуть насмерть. Господи, где мы с тобой себя только не находили. Интересно, вспоминаешь ли ты, как мы, выпив на Дворцовой площади, очнулись на территории вонно-космической части в Лехтуси? Я вспоминаю. А ещё я вспоминаю, как тебя подрезала какая-то урла и мы с парнями носили тебе в заблёванную больницу скорой помощи анашу и папиросы и я ревновал тебя к твоей опустившейся старой сумасшедшей жене. Она мне говорила, что ты её не хочешь, и боялась, что ты её отравишь. Скажу тебе, что я бы на твоём месте так и сделал. Благо, при её неразборчивости в спиртном это было бы нетрудно сделать. Hо ты считал своим долгом относиться к ней терпимо. Святой. А меня безумно влекло к тебе.
Безумно. Я вспоминаю твою худую, хилую, но гордую и стройную фигуру. И дикий блеск в глазах. Чёрт возьми, ведь у нас у всех был дикий блеск. Мы ведь все с ножами ходили. Сейчас, как вспомню, так вздрогну.
Помнишь, в один из винных дней, когда мы вместо пива пили сухие вина, ты вдруг влетел в форточку чьей-то квартиры в двух шагах от Hевского проспекта, взял там с полки первую попавшуюся книгу и, вылезая обратно, застрял, протянул нам с Андрюшей ручки и сказал: "Тяните". А как ты возглавлял наши налёты на вернисаж! Сколько в тебе было адреналина! Ты умел так внезапно и заразительно вовлекать нас всех в авантюры, что мы шли за тобой с радостью. Точнее, за тобой шёл я, а за мной шёл Андрюша. Тебе он почемуто не доверял, во мне же видел родственную душу.