Точка опоры
Шрифт:
Мария Александровна сварила яйца, вместе с половиной булки да пакетиком соли завернула в марлю, быстро оделась и, опустив на лицо черную вуалетку, вышла из дома.
4
Поезд шел на запад, растрясал черные космы дыма.
Поодаль утопали в снегах сирые деревни. Избы маленькие, кособокие, словно калики перехожие. Островерхие соломенные крыши хмуро надвинуты на тусклые оконышки, будто ветхие войлочные шляпы на незрячие глаза.
«Матушка Русь! — вспомнила Надежда, стоя у окна вагона, строки Некрасова. — Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и
Володя, наверно, пишет очередную статью. У него всегда работы по горло. И для нее там — тревожные новости. У Володи какие-то нелады с Плехановым. Вот уж чего никак не ожидала!.. По свежей памяти Володя записал все для нее: «Приедешь — прочтешь». Может, и в Уфу писал о подробностях? Там со дня на день ждали посылку из-за границы. В адрес пивоваренного завода! Ну и выдумщик Володя! Жандармы наверняка не будут подозревать: какие там политики среди пивоваров! В посылке — хмель! Самый лучший на свете хмель из Чехии!.. Она не дождалась. Не могла откладывать своего отъезда ни на один день, ни на один час…
А в Питере было немало забот и хлопот о комнате для матери. И хорошо, что полиция не прознала о нелегальном приезде! Посадили бы опять за решетку, отобрали бы заграничный паспорт, как у Маняши… Теперь питерские волнения — позади. Остается — граница. Ведь и там могут схватить…
Когда полосатый столб с двуглавым орлом окажется позади, можно будет вздохнуть спокойно… Телеграмма в Прагу послана — Володя встретит на вокзале. Обязательно встретит. Не может не встретить.
А здоров ли он? Не беспокоит ли его опять катар? Не страдает ли снова изнурительной бессонницей?.. Сколько неприятностей свалилось там на его голову — уму непостижимо. Надеялся — пойдет все дружно, гладко, ведь они же все — единомышленники, все марксисты, социал-демократы. Такие опытные политические деятели. И вдруг… Кто бы мог подумать, что с первых шагов обнаружатся какие-то разногласия. И с кем? С Плехановым. С Георгием Валентиновичем, которого Володя так любил, так уважал и ценил. Адепт социал-демократического движения! По мелочам Володя, конечно, не стал бы возражать. Что-то произошло очень-очень серьезное, если он до конца настаивал на своем мнении. Что-то глубоко принципиальное. Потому и живет не в Женеве, а в Праге.
А может, теперь уже все прояснилось? Должны же они найти общий язык…
Хоть бы поезд шел скорее. Тащится, как черепаха. Говорят, на Западе поезда ходят гораздо быстрее…
За окном проплывали березовые рощи, голые, продрогшие на зимнем морозе. На них чернели хлопотливые грачи. Много их, как в Сибири косачей, на которых любил охотиться Володя. И она там несколько раз ходила с мужем на весенние тока, удерживала за поводок азартную Дженни, чтобы не спугнула краснобровых токовиков. А Володя иногда, залюбовавшись, опускал ружье…
Поля за окном все ровнее и ровнее, будто землю прогладили гигантским утюгом. Вчера здесь, по всему видно, появлялись прогалины, а сегодня гуляет поземка, словно заметает следы весны, наведавшейся раньше времени. Сердится зима, упрямствует. Не зря она поехала в теплой шубе…
Скорей бы, скорей…
Володя с первой же минуты, как при встрече в Шушенском, засыплет ее вопросами: как там в Питере? Что на заводах и фабриках? Он на новости ненасытный. И у нее новостей немало. Хороших новостей! Питерские пролетарии
Ой как нелегко уезжать в такую пору из родной страны. Не на время, а в эмиграцию. Даже слово-то тяжелое. Но для них эмиграция будет недолгой.
Во всей стране, как зимний мороз, нарастает кризис. Газеты пестрят уведомлениями о банкротствах. Фабриканты свертывают производство, увольняют рабочих, оказавшихся лишними. Безработных и голодных все больше и больше. Пороховая бочка скоро взорвется. Подымется российский пролетарий!
В воздухе пахнет весной… Недели через две на этих просторах появятся проталины, будут расширяться день ото дня. И взовьются в небо безумолчные жаворонки».
Как заливисто звенели они на шушенских полях! Володя заслушивался. И она тоже.
Есть ли жаворонки там, в Австро-Венгрии, точнее — в Чехии? Может, долго не доведется послушать. Пожалуй, так. Им будет не до жаворонков.
Поезд приближался к станции, пассажиры звенели пустыми чайниками. Сосед по купе оборвал раздумье Надежды Константиновны:
— Я бегу за кипятком. Давайте чайник — принесу вам.
5
В Прагу поезд пришел на рассвете. Надежда опустила на перрон чемодан и корзину, сплетенную из белых тонких ивовых прутьев, посмотрела вправо, влево — никто не спешил к ней.
Постояла возле вещей, пока перрон не опустел. Володя не появился.
Что же это такое? Не мог же он не приехать на вокзал. Ясно — не дошла телеграмма. Задержали в Петербурге жандармы или охранники? Подшили в дело о проследках?
Но здесь полиция не проявляет к ней никакого интереса, — можно спокойно ехать в город.
И хорошо, что поезд не опоздал, — она застанет Володю дома.
Вот будет неожиданность!
Вокзал утопал в прохладном весеннем тумане. Пахло проснувшимися почками. Не тополями. Какой-то незнакомый, очень тонкий аромат. Вероятно, проклюнулся лист на каштанах.
Здесь уже весна! А она — в шапке, в шубе с меховым воротником.
Ничего. Ранним утром еще не так-то жарко. До квартиры она доберется, а там… Все устроится.
— Пан Модрачек, — рассмеялась Надежда, — знает, на какой улице магазины готового платья. Сразу купим легкое, такое, чтобы ничем не выделяться из уличной толпы.
Он, наверно, уже научился говорить по-чешски, она немножко знает польский. Кажется, это — родственные языки. Им не будет трудно. А в случае чего выручит немецкий. Вот уже слышится немецкая речь. Даже чаще, чем чешская. Чувствуется Австро-Венгерская империя!
А куда идти?.. Где-то за вокзалом грохочет трамвай. Но она не знает города… И этот багаж… Его и до извозчика не донесешь. Придется тратиться на носильщика. Хорошо, что на границе надоумилась обменять немножко денег, — расплатиться есть чем.
И Надежда наняла извозчика.
Ободья колес пролетки, обтянутые толстой резиной, мягко катятся по булыжной мостовой. Сквозь перламутровый туман проступают скучившиеся дома, крытые красной черепицей. Над ними возвышаются четырехугольные башни церквей с острыми готическими шпилями. Кое-где желтеют маленькие купола.