Точка опоры
Шрифт:
Да, одни. Володя с Надей где-то в Баварии живут на птичьих правах. Под чужими именами и фамилиями. Аня в Берлине хоронится от царских шпиков. Марка угнали в Сызрань… И Митя на взлете. Еще несколько деньков — и уедет на юг молодой врач. И останется она с единственной Маняшей. Хоть бы у нее все сложи лось благополучно…
Митя взял сестру под руку. Они спешили на каток. Встретится на улице надзиратель — не придерется: кататься на коньках не возбраняется.
На катке горели разноцветные фонари. Духовой оркестр играл старинные вальсы. Митя с Маняшей, ловкие, быстрые, покружились немного и направились к выходу.
Беспокоились — не опоздать бы к Грызунам.
В просторной горнице
Зинаида Павловна накрывала стол, как в самый большой праздник, постелила новую скатерть, поставила вазу с алыми хризантемами.
Глаша в кухне почистила селедку, положила на узенькое блюдо, залила сметаной…
А Глеб Максимилианович уже встречал приглашенных. Они приходили поодиночке, со всеми предосторожностями. Только Ульяновы пришли вдвоем, положили в уголок коньки. Кржижановский представил их, Юношу и Медвежонка, гостям, курившим в прихожей.
Мария Ильинична попросила у хозяйки фартук, — он ей оказался длинным, чуть не до самых щиколоток, — и стала помогать на кухне Глаше. Резала овощи для винегрета.
— А вы, я еще прошлый раз для себя отметила, — заговорила Глаша, присмотревшись к ее глазам и широким скулам, — очень походите на брата. На Владимира Ильича.
— Это отмечают все наши знакомые. А вот Митя в большей степени взял себе мамины черты. И Аня тоже.
— Сколько же вас у мамы?
— Сейчас четверо. А было нас…
— Не надо вспоминать, миленькая. Я знаю… о той беде. — Глаша, слегка нагнувшись, поцеловала Маняшу в щеку, будто давнюю подругу. — Берегите маму. Вижу, любите ее.
Глаша стала расспрашивать о Москве, о Таганской тюрьме. На каком этаже сидела Маняша? В какой одиночке? Кого из членов Московского комитета знает она? Кого из деятельных подпольщиков? И все поджидала, что вот-вот девушка обронит слово о Теодоровиче. Может, просто об Иване. О Ясе. Не дождалась. Встревожилась: неужели Маняша так ничего и не слышала о нем? Не могло этого быть. Ясь активнее многих. Не встречалась, так должна была слышать о нем. Может, он перешел на нелегальное и придумал себе другую фамилию? Если так, то не скоро его отыщешь… А он небось уже и забыл…
Сдержав вздох, Глаша начала рассказывать о Париже, где ей вместе с Катериной, старшей сестрой, довелось некоторое время жить и слушать лекции, а Маняша припомнила Брюссель. Потом они заговорили о Сибири. Володя присылал оттуда бодрые письма, хвалил природу. Наверно, для того, чтобы успокоить маму.
— Ну, нет, — возразила Глаша, — не стал бы Владимир Ильич зря нахваливать. Природа у нас там, в «сибирской Италии», в самом деле хороша. Уж зима так зима! Морозы трещат, вьюги кружатся. Я люблю бураны, особенно в тайге: вершины кедров гудят-гудят, будто сказки рассказывают. А летом — жара. Все долины и склоны гор усыпаны цветами. Прелесть!.. Мы с сестрой, бывало, заседлаем коней и махнем в Тесь или в Минусинск — повидаться со ссыльными друзьями. Мне они за какой-нибудь месяц давали больше, чем женские педагогические курсы за год. Верно-верно. Привили вкус к марксизму.
Потом Глаша рассказала о днях, проведенных у Надежды Константиновны в Уфе, и о ее письмах из редакции «Искры». В конце тех писем всегда были приветы от Владимира Ильича. Даже там вспоминает сибирских знакомых!
А гости все приходили и приходили. Последним появился Сильвин; поглаживая густые усы, достал бутылку водки:
— На день рождения положено!
Стол уже был накрыт. Но гости в сторонке подвинулись со своими стульями поближе к хозяевам. Кржижановский
— Извини, Глебушка, ты упустил… — Дополняя рассказ мужа, забывала о конспирации, говорила громко.
Кржижановский рассказал и о брошюре «Что делать?», и о дискуссии в Цюрихе, и о последнем разговоре перед отъездом из Швейцарии. Посыпались одобрительные возгласы:
— Ильич, видать, все продумал!
— Он глубоко прав: давно пора покончить с раздробленностью!
— Единый центр в России необходим как воздух!
— Питерцы не смогли — сделаем мы на Волге.
Мария Ильинична, перешептываясь с Глашей, переводила взгляд с одного на другого. Крупная голова и лицо Арцыбушева показались ей обложенными овечьей шерстью. Он из старых народников. Хорошо, что такие люди вместе с марксистами. Сильвин, Ленгник, Кржижановский — молодые, энергичные. Все — друзья Володи. Единомышленники! Железная когорта! Бродяга, Курц, — припоминала клички, — Суслик, Ланиха… Хотя Володе нравилось называть Зинаиду Павловну Булочкой. Теперь она еще и Улитка. Конспирация обязывает вовремя запасаться псевдонимами. А она, Маняша, как была, так и осталась Медвежонком. Она ведь еще не успела сделать ничего важного для революции…
— Ну, а теперь позвольте открыть собрание, — сказал Кржижановский, подвигаясь к уголку стола. — И надо избрать председателя, секретаря.
— Председатель уже на месте, — сказал Арцыбушев, перевел глаза на хозяйку дома. — И секретарь — рядом.
Пока Зинаида Павловна доставала чернила, перо и бумагу, Глеб Максимилианович снова подбросил дров в печку:
— Вот так-то лучше… — Обвел глазами комнату. — Да, теперь, пожалуй, и самое время…
Зинаида Павловна пригласила всех к столу. Глеб Максимилианович женщинам налил вина, мужчинам — водки и поднял рюмку:
— За начало, стало быть. За будущие успехи всех присутствующих…
— Нет, погоди. — Поднялся Ленгник с рюмкой в руке. — И за отсутствующих! За Ильичей! Нам недостает их здесь!
Все зааплодировали, стали чокаться. Маняша про себя отметила: «Всем недостает Володи» — и пригубила сладкое вино.
Когда мужчины опорожнили рюмки, Глеб Максимилианович обвел глазами застолье, усмехнулся:
— Ну вот, теперь похоже на день рождения. И пора приступить к делу. Пиши, секретарь. Первый вопрос: выборы Центрального комитета «Искры» [26] . Да, да. Ленина я понял так: Центральный комитет для России. Для всей страны. Понятно, временный, до второго съезда.
26
Так они называли вошедшее в историю Бюро Русской организации «Искры».
Избрали шестнадцать человек, включая шестерых членов редколлегии «Искры». Председателем — Кржижановского, секретарем — Зинаиду Павловну. Она сказала, что ей понадобится помощница.
— Я думаю, найдется такая. — Глеб Максимилианович остановил взгляд на Ульяновой. — Если никто не возражает, то — Медвежонка. Так и запишем.
Стали распределять районы для работы, и Глаша едва усидела на месте. Куда ее? Хотелось, как чеховской Ирине, воскликнуть: в Москву! Ведь она рассказывала Глебу Максимилиановичу, что работала там. Он должен помнить. Там у нее знакомые подпольщики. И туда теперь, после провала Баумана, наверняка требуется подкрепление. В Москву, в Москву!